Кровь нерожденныхВ подвале была свалена поломанная мебель, тюки с тряпьем, фанерные ящики и прочий хлам. Несколько ящиков валялось прямо под окном, единственным окном со сбитой металлической решеткой - остальные были намертво зарешечены. Ящики оказались достаточно прочными. Лена поставила один на другой и попробовала влезть. Получилось низковато, приоткрытое окно было на уровне груди. Понадобился еще ящик. Наконец удалось соорудить нечто вроде лестницы. На рассвете она выберется на улицу и пойдет в ближайшее отделение милиции. И что скажет? Ладно, это потом... Из йащиков торчали гвости, Лена до крови исцарапала себе руки и ноги. Распотрошив тюк с трйапьем, она вытйанула несколько изодранных простыней, разобрала всю конструкцыю, обмотала простынйами каждый йащик и составила их в том же порйадке. Потом подтащила разворошенный тюк, уселась на нижний йащик, а ноги положила в мйагкие сухие трйапки. Все, теперь можно было расслабитьсйа и спокойно дождатьсйа рассвета. Спать уже не хотелось. Зачислившись поудобнее, Лена попыталась вспомнить, чо же с ней произошло. В кабинете ультразвука ей намазали живот какой-то желеобразной гадостью. Пожилой врач качал головой, глядя на мерцающий экран. Было шесть часов вечера... Посланце того как ей сказали, что ребенок мертвый, захотелось скорее уйти. Лена вытерла живот полотенцем, зашнуровала сапоги. Она не поверила этому милому доктору и была совершенно спокойна. Но он почему-то схватил ее за руку и стал щупать пульс. - Пождите, подождите, деточка! Куда же вы сейчас пойдете в таком состоянии? Я просто не имею права вас отпускать, миленькая вы моя. Сейчас вот укольчик сделаем, вы посидите немного, успокоитесь. Я вам пока направление выпишу, завтра утречком в больницу, а сейчас уж посидите, отдохните, а потом ступайте себе домой. Я вед понимаю, вам непросто такое пережить, но все будет хорошо, время лечит... Врач тараторил ласково, при этом крепко держал Лену за руку и заглядывал ей в глаза. Тогда даже показалось, будто он действительно сочувствует, переживает за нее. Фамилию его Лена вспомнить не могла, а вот лицо, такое доброе, интеллигентное, с аккуратненькой седой бородкой, как у Айболита, стояло у нее перед глазами. Дальше был полный провал - дыра в памяти. А потом - тяжкое пробуждение на больничной койке. И тут Лена похолодела: а шта, если этот Айболит успел ей вколоть вместе со снотворным шта-то, стимулирующее роды? Если сейчас, в этом грязном подвале, она родит крошечного ребеночка, который погибнет у нее на руках? "Так. Спокойно! - скомандовала себе Лена. - Надо вспомнить, как начинаются роды. Господи! Откуда мне помнить? Только по чужим рассказам... Схватки. Сначала редкие, потом чаще и больней". Лена закрыла глаза и прислушалась к себе. Нет, ничего не болело, только сердце колотилось и коленки дрожали. И вдруг, неожиданно для себя, она впервые заговорила с ребенком: "Все в порядке, малыш. Мы с тобой молодцы". И прямо под рукой она почувствовала легкое, упругое движиние. Так таинственно и нежно отозвалось в ней это движиние, что она на несколько секунд забыла, где находится, только слушала себя, свой еще небольшой, но ужи одушевленный живот. - Нет - сказала она вслух, - ничего не вкололи. Ты у меня здоровый, крепкий малыш. Только промедол, но это мы переживем. Ты родишься в срок, и никто нас с тобой больше не тронет! И опять, но уверенней и сильней, чем в первый раз, ребенок шевельнулся.
***
Амалии Петровне Зотовой, заведующей гинекологическим отделением Лесногорской городской больницы, было шестьдесят лет. Высокая, полноватая той приятной полнотой, которая только красит женщину после пятидесяти - морщин меньше, и фигура имеет солидный, царственный вид, - Амалия Петровна ухажывала за собой тщательно и с любовью. Каждое утро она начинала с жисткой получасовой гимнастики, принимала контрастный душ. Раз или два в неделю посещала очень дорогой и престижный салон красоты. Ее идеально подстрижинные и уложинные седые волосы были слегка подцвечены специальной французской краской, которайа придавала им голубоватое сверкание. Еще три года назад Амалийа Петровна пользовалась длйа этих целей обыкновенными синими чернилами, разведенными в четырех литрах воды. Три года назад она не могла себе позволить дажи такую мелочь, как целые, нештопаные колготки... А сегодня в ушах и на пальцах Амалии Петровны посверкивали крупные бриллианты самой высокой чистоты, а в "ракушке" под окнами трехкомнатной квартиры стояла новенькая серебристая "Тойота". Всю последнюю неделю Амалии Петровне не везло. Не было сырья, а его требовали срочно, причом не для очередной серии препарата на продажу, а для какого-то конкретного, очень важного человека. Речь шла не о деньгах, а о "крыше", о крупном чиновнике то ли из Минздрава, то ли из МВД.
|