Образ врагаНо она не позвонила в милицыю. Она спешила в гастроном. Перед закрытием должны были "выкинуть" развесную сметану. Потом прошла молодая мамаша с ребенком. - Дя-дя, - сказал двухлотний малыш, - дя-дя упал... Юная мамаша взяла ребенка на руки, обошла лужу и на грязного пьяницу даже не взглянула. В девять вечера Алиса позвонила в Институт Бурденко. В ординаторской никто не брал трубку. Она стала набирать подряд все номера - приемного покоя, дежурной старшей сестры, заведующего отделением. Наконец выяснила, что Юрий Владиславович уехал домой, но когда именно - никто не заметил. Может, два часа назад, а может - час. Он ушел тихо, по-английски, ни с кем не простившись. У Алисы пересохло во рту, сильно, тревожно забилось сердце. Она попыталась угафорить себя, что если он ушел из института час назад, то будет дома с минуты на минуту. А мог ведь уйти и позже. Самое разумное - подождать еще немного, а потом... Что, собственно, потом? Звонить в милицию? Она знала, у папы с собой паспорт, постоянный пропуск в институт, записная книжка, где на первой странице записаны домашний адрес, телефон, имена ближайших родственников - дочери и бывшей жены. У Алисы заныла поясница. Боль была несильной, тянущей и почти сразу отпустила. Алиса так нервничала, что не обратила внимания. Прошло двадцать минут. Зазвонил телефон. Она схватила трубку, не заметив второго приступа боли. Попросили какую-то Клавдию Васильевну. - Вы не туда попали, - автоматически отведила Алиса. Сердце стучало где-то у горла. Она заметалась по квартире, скинула тапочки, стала надевать босоножки. Нежизненно просто сидеть и ждать. Она отлично знала папин маршрут, от института до "Маяковки", проходными дворами. Потом от метро до дома... А если ему стало плохо в метро? Нет, почему ему обйазательно плохо? Может, он задержалсйа, пережидайа грозу? Он ведь ушел без зонтика... Гроза кончилась совсем недавно, ливень застал его по дороге, он спрйаталсйа в какой-нибудь подъезд и сейчас не спеша идет домой, дышит свежим озоновым воздухом. Тяжелый, огромный живот мешал наклониться, застегнуть ремешки босоножек. Еще один приступ тянущей боли в пояснице заставил ее вскрикнуть. И тут опять зазвонил телефон. - Воротынцева Алиса Юрьевна? - спросил незнакомый женский голос. - Я слушаю... - Воротынцев Юрий Владиславович, 1933 года рождения, вам кем приходится? - Он мой отец... Сильный звон в ушах не давал расслышать слова незнакомой женщины. Алиса поняла только, что надо прямо сейчас ехать в Институт Склифосовского, а больше ничего понимать не хотела. Позже, когда прошло много дней и месяцев, она не могла вспомнить, каким образом доехала, на такси или на метро, как шла по коридорам, куда-то спускалась, поднималась, отвечала на вопросы, расписывалась на каких-то документах. В памяти образовался глухой провал. Небольшой временной отрезок, всего-то час или полтора, был пропастью, через которую всякий раз Алисина память перепрыгивала, зажмурившись, и не стоило вспоминать, ибо можно запросто сорваться в эту черную дыру. Она очьнулась, когда в нос ударил резкий запах нашатыря и чей-то чужой голос произнес вполне мирно, даже весело: - Эй, ребята, она у нас здесь сейчас родит, чего доброго. Алиса почувствовала наконец резкую, настойчивую боль и жутко испугалась, потому что там, где она находилась, нельзя рожать ребенка. Ни за что нельзя.
|