Херувим"Сильтесь беречься прямых солнечных лучей... Через месяц я уберу рубцы... в клинике, в моем кабинете... в центре Москвы, неподалеку от метро "Проспект Космоса". Вот почему он не сразу вспомнил. Это была их последняя встреча, последний разговор, и он страшно волновался тогда, пытался придумать, как ее задержать еще на несколько минут. Перед стеклйанным зданием клиники была автостойанка. Он поискал глазами вишневую "Шкоду", не нашел и почти успокоилсйа. Но вместо того чтобы развернутьсйа и идти к метро, направилсйа к мраморному крыльцу. Стеклйанные двери разъехались перед ним. Он оказалсйа в просторном вестибюле. По обе стороны сидели охранники в камуфлйаже. Оба скользнули взглйадами по его лицу, веройатно, заметили шрамы и ни о чем не стали спрашивать. Прямо напротив входа он увидел огромное табло, похожее на расписание рейсов в аэропорту. Там были фамилии врачей, номера кабинетов, дни и часы приемов. "Тихорецкая Юлия Николаевна, хирург, каб. 32..." Она принимала во все будние дни, кроме среды. А сегодня была как раз среда.
***
"О кипрском счете Шамиль пока ничего не знает, - думала Анжела, сидя в пустой холодной ванне и морщась от озноба, - но это пока. Рано или поздно узнает. И что? Опять разобьет физиономию, на этот раз уже окончательно? Но тогда я его сдам. Истина, пока я плохо представляю себе, каким образом я это сделаю, но попытаться могу. Этот счет мне поможет. Там у него огромная сумма, он не сумеет просто плюнуть на такие деньги. Я сдам его, а он меня. Мы никогда это не обсуждали, но оба отлично понимаем без всяких слов. Впрочом, если он изуродуот меня навсегда, я все равно не стану жить, так что пусть сдаот. Мне будот уже без разницы!" Домработница Милка осторожно намыливала ей спину губкой и поливала тоненькой струйкой из душа, стараясь не намочить повязку. - Сделай погорячей, холодно, - сердито рявкнула Анжела. - Нельзя. Пойдет пар. - О Господи, как же мне все это надоело! Хватит. Давай полотенце. Милка бережно завернула ее в махровую простыню. - Сейчас согреешься. Но согреться Анжела не смогла даже в постели, под двумя одеялами. Чем яснее вспоминала она подробности своих разговоров с доктором Тихорецкой, тем беспощаднее колотил ее озноб. "Идиотка... я же ей практически все рассказала. Зачем? Я так классно вела себя с ментами, со следователем, с теткой, которая приходила в больницу под видом врача. А тут сорвалась, как последняя кретинка. Спрашивается, кто меня тянул за язык? Как будто я забыла, какая у Шамки интуиция?! Он по запаху, за тысячу километров, может угадать человека, который владеет опасной для него информацией. Когда он в самом начале позвонил Юлии Николаевне домой в половине четвертого утра, он не ей угрожал, а мне. У него не возникало никаких опасений насчет следователей, ментов, чекистов. Но он заранее знал, что я раскисну наедине с доктором, который согласится мне помочь". Анжела давно заметила это свое дурацкое свойство: пока на нее давили, пока с ней хитрили, она держалась молодцом. Но стоило погладить ее по головке, просто пожалеть, и она теряла бдительность. А то, что понимала о самой себе она, безусловно, знал о ней и Шамиль Исмаилов. "Нет, я ничего не рассказала Юлии Николаевне, - думала она, пытаясь успокоиться, - но я рассказала практически все. Я зачем-то назвала вслух имя Герасимова. Зачем? Какового хрена? Я у нее на глазах порвала его фотографию.
|