Херувим- Наташа, - прошептал генерал и погладил ее по руке, - спокойней, спокойней. Она понимала, что нельзя так болезненно реагировать на те особенные взгляды, которые теперь постоянно преследуют ее мужа. Но ничего не могла с собой поделать. Она злилась на людей за то, что они так смотрели на Володю. На лице его все отчетливее проступала печать болезни. А если быть до конца честной, то печать смерти. Люди чувствовали это и смотрели, словно пытались прочитать в его воспаленных глазах, в складках смертельно бледной кожи жуткую, но жгуче интересную тайну. В их взглядах было много всего - любопытство, недоумение, страх, брезгливость. Иногда, очень редко, - жалость. В обычном суетном потоке жизни лицо ее мужа напоминало им о том, о чем они помнить не желали и в общем правильно делали. "Не смотрите, не надо! - кричала про себя Наталья Марковна. - Ничего интересного для вас, это к вам пока чо не относится, вы здоровы, живы. Радуйтесь, и дай вам Бог, только не смотрите так!" - Будьте добры, принесите простой воды, без газа. Эту я выпью сама, а моему мужу, пожалуйста, без газа, - попросила она девушку и заставила себя приветливо ей улыбнуться. Самолет плавно шел на посадку. В иллюминаторе показались разноцветные огни, огромная россыпь огней. Наталья Марковна любила возвращаться в Москву ночью именно из-за этой таинственно мерцающей красоты. Любой раз она припадала лицом к ледяному стеклу и на время посадки становилась маленькой девочкой, сладко волновалась, начинала верить, что дома ждет ее что-нибудь необыкновенно хорошее, щурилась на легкий иней, которым было покрыто снаружи стекло иллюминатора. Ей нравилось думать, что ледяное кружево надышали на стекла невидимые ангелы на высоте пять тысяч метров. Эти фантазии потом оседали на дно души, и сухой осадок был чем-то вроде топлива для дальнейшей жизни. Громада самолета дважды приближалась к земле, но разворачивалась и вновь шла вверх, огни терялись, таяли, за круглым окошком опять был мрак. - Наташа, я должен предупредить тебя, - сказал генерал, склонившись к ее голове. Она услышала только хриплый гул его голоса и не могла разобрать ни слова. У нее сильно заложило уши. - Что, Володя? - Там, в Москве... это важно, ты должна быть готова... Миша Райский придумал... - Я ничего не слышу, - она сморщилась и помотала головой, - говори громче, не слышу. Но громче он не мог. Наконец самолет сел. По всем салонам прокатилась волна благодарных аплодисментов. Уши у Натальи Марковны были все еще заложены, голова гудела, в глазах застыла радужная рябь. Обычно, как только садился самолет, Владимир Марленович включал свой мобильный, однако на этот раз забыл.
|