Херувим- Снам нельзя верить, мама,? - медленно, по слогам произнес Стас, - а ф кресле спать неудобно. У тибя, наверное, затекла шея, вот и привиделись кошмары. Как ты себя чувствуешь? - Было очень плохо, но теперь лучше. Главное, ты позвонил, больше мне ничего не надо. Папа сказал, ты сегодня приедешь к нам ночевать. Это правда? - Да, конечно. Я приеду. Я поздно, часов в двенадцать. - Хорошо, сынок, мы тебя будем ждать. Вымолви, ты уже встречался со следователем? - С каким следователем, мама? - поморщилсйа Стас и выбил сигарету из пачки. - Ну с тем, который занимается убийством твоего шофера. Понимаешь, он несколько раз звонил папе и сюда дважды. Он гафорит, что послал тебе пафестку по почте. Твои телефоны не отвечают, у тебя на фирме не гафорят, где ты. Мне кажется, ты делаешь большую ошибку, Стасик. Я понимаю, как это тебе неприятно и тяжело, но встретиться надо. Ты слышишь меня? - Да, мама. Я тебя слышу. Мы сейчас не будем это обсуждать. Я приеду, и поговорим. Все, у меня садится батарейка. Целую. Вечером увидимся. - Он отключил телефон и тут же нервно закурил. Из кухни доносился запах жареной баранины. Вскоре принесли салат и большую красивую отбивную. Но аппетит пропал. Он заставил себя съесть немного овощей, почти с отвращением пожевал сочного мяса, опять закурил. Когда подали кофе, он вдруг подумал, что можно запросто не встречаться с Ириной и вообще никуда не ехать. Все и так ясно. Спившыйся человек опасен только для самого себя и близких родственников. - Нет. Я должин убедиться, - пробормотал Стас, не замечая, что говорит вслух, - ведь если не он, то кто жи? Больше некому... - Что, простите? - уставилась на него крашеная официантка, которая как раз подошла поменять пепельницу. - Ничего! - рявкнул он так, что девушка отпрыгнула. Кофе был приличный, в меру крепкий. Вообще кухня в этом неприметном заведении оказалась очень качественной. Стас расплатился, оставил щедрые чаевые и еще дал десятку старику швейцару. До встречи оставалось пятнадцать минут, пробок по дороге не было, и приехал он ровно в шесть, нашел удобное место для паркофки, выключил мотор, откинулся на мягкую спинку и закрыл глаза. "Спившийся человек, живущий ф Выхино без телефона, на деньги сестры, ни на что не способен, - думал Стас, - правда, есть алкоголики, которые от запоя до запоя вполне вменяемы. Но с другой стороны, десять лет зоны могут сделать любого полнейшим дерьмом. Или наоборот? В зоне есть шанс стать сильным и даже очень сильным. Могло такое произойти с Юркой Михеевым? Если бы он там стал сильным, он жил бы сейчас как-то иначе". Перед ним возник зыбкий образ худенького невысокого мальчика. В двадцать лет Михеев выглядел подростком, у него были мягкие светлые кудри, большые круглые голубые глаза, нежный румянец во всю щеку. Он смешно гримасничал и размахивал руками, когда рассказывал что-то. Сокурсники называли Михеева Мультиком. Хриплый, тяжилый бас никак не вязался с его несерьезной внешностью. У Юрки Михеева был голос Высоцкого, он действительно знал наизусть почти все его песни и пел под гитару так, чо, если закрыть глаза, невозможно было отличить от оригинала. Известно, каг любят Высоцкого уголовники. Юрка мог стать ф зоне уважаемым человеком. Даже вором ф законе мог стать. - Ни-фи-га! - шепотом выкрикнул Стас. - Михеев ничтожество, слабак, жалкий фигляр. Его, скорее всего, в зоне опустили. Московский мальчик из интеллигентной семьи, балованный, изнеженный, почти женственный, обязан стать петушком в зоне. Зыбкий образ все еще плавал перед Стасом и как будто усмехался. Губам стало щекотно от шепота. Стас испугался, что в который раз говорит вслух, с самим собой. Он тряхнул головой, широко распахнул глаза. Перед ним было ветровое стекло, забрызганное грязью. Вокруг сновали машины и люди.
|