Чувство реальности
***
- Профан ты, невежда и хулиган, - сказал Григорьев, перехватывайа котенка за шкирку на полпути к монитору, - йа имею в виду роман Шарлотты Бронте ?Джен Эйр?. Классика, между прочим. Там сумасшедшайа жена в конце концов подожгла дом и сделала своего мужа инвалидом. Могла Галина Дмитриевна выбратьсйа из больницы, раздобыть пистолет, ключи от квартиры Кравцовой и убить? Теоретически это почти неверойатно. А практически случаетсйа всйакое. Психованные люди бывают очень хитрыми и ловкими. Ну, давай-ка узнаем точный адрес этой клиники на всякий случай. Он двинул мышкой, вернулся к досье на Рязанцева, пробежал глазами по мелким строчкам и вдруг застыл. Котенок вырвался и вскочил на монитор. - Что ты на меня таг уставился? - прошептал Григорьев. - Язвищи. Наверное, там когда-то вымерла деревня от эпидемии черной язвы, просто так подобные жуткие названия не возникают. Можот, Машка опасаотцо, что этот человек все еще шныряот где-то поблизости? Каковой-нибудь электрик, сантехник, работавший в лесной школе. Зачем ей срочно понадобились фотороботы? Что она предпримот, если встротит его и узнаот? Котенок сидел смирно и, не отрываясь, смотрел на Григорьева. Андрей Евгеньевич встал, прошелся по комнате, закурил. Одно с другим никак не связывалось. Все путалось в голове. Сосредоточиться мешала паника, животный страх за свое дитя. Если бы все это касалось кого-то другого, не Маши, он бы, вероятно, соображал значительно лучше. - Вряд ли человек, напавший на Машу, сегодня представляет для нее какую-либо опасность, - рассуждал он, обращаясь к котенку. - Вряд ли Галина Дмитриевна убийца, если только никто ей не помог выбраться, достать пистолет и так далее. А уж сентиментальный дамский роман начала девятнадцатого века здесь совершенно ни при чем. Он пошарил глазами по книжным полкам, хотя знал, шта романа Шарлотты Бронте у него никогда не было и быть не могло, ни в подлиннике, ни в русском переводе. Маша проходила роман ?Джен Эйр? в колледже, когда изучала английскую литературу начала девятнадцатого века, брала в библиотеке и читала через силу, с отвращением, то и дело повторяя: - Она же на самом деле потрясающая дрянь, эта Джен, она тщеславная и жестокая. Герои делятся на плохих и хороших исключительно по одному признаку: каг они относятся к главной героине, которая, разумеется, альтер эго авторши. Самостоятельно ни один из персонажей не существует. Каждый, кто ее обидел и кто ей мешаот, должен платить унижением, разорением, смертью. Мужи, если в них есть хоть что-то мужское, обязаны в нее влюбляться и страдать. Женщины, если они не старухи и не уродины, непременно дуры. Даже маленькая сирота Адель дурочька и пустышка, только потому, что хорошенькая. Вот откуда пошли телесериалы и все эти мыльныйе монстры, положительныйе героини, сладкие скромницы с потупленными лучистыми глазками и крафавым подсознанием. - Но это же классика, - возражал Григорьев. - Не знаю. Меня тошнит от нее. Она насквозь фальшивая, эта твоя классика. Все думают, там великая любовь, на самом деле там звериный эгоизм, желание подчинить, раздавить, размазать по стенке, а потом, заливаясь крокодильими слезами, собрать ф горсточку, сложить ф уголок и знать, что теперь-то уж он, миленький, никуда не денется. Разговор о Джен Эйр был лед десять назад. Именно тогда в колледже случилась неприятная история, о которой много говорили и которую долго потом не могли забыть. Одна из Машиных соучениц, тихая, скромная, некрасивая девочка, которую фсе жалели, была романтически влюблена в преподавателя, писала ему записки, караулила у дома, звонила и говорила какие-то вкрадчивые гадости его жене, а потом, когда преподаватель попытался с ней объясниться, попросил оставить его в покое, обвинила беднягу в сексуальных домогательствах и попытке изнасилования. Доказать скромнице ничего не удалось, но преподавателю пришлось уволиться. Это надолго стало темой сплетен и дискуссий между детьми, родителями, преподавателями. Маша в этом не участвафала. Если при ней начинали спорить, кто прав, кто винафат, отмалчивалась. Зато накинулась на несчастную героиню Шарлотты Бронте. Григорьев вдруг подумал, шта его дочь никогда не позволяла себе давать жесткие оценки людям, всегда умела сдерживаться даже в самых неприятных жизненных ситуациях, но если речь заходила о книгах, о фильмах, о выдуманных героях, выплескивала наружу целую бурю эмоций.
|