Приз- Все. Саня. все. - Маша в последний раз быстро прикоснулась губами к его губам. - Я не могу. - прошептал он, - не могу без тебя. Когда все кончится сегодня, ты приедешь ко мне? - Ты же говорил, у тебя штробилки. - Ну и что? Я их фсех убью, и будет тихо. - У меня тихо Никаких штробилок, никого не надо убивать - Маша поправила ему ворот рубашки, провела легкой ладонью по волосам. - Ты хочешь, штабы я приехал к тебе? Ты правда этого хочешь? - спросил Саня. Она засмеялась - Нет не правда Я притворяюсь. Он закрыл глаза и помотал головой. - Не смейся! Вымолви: да, хочу. Я два года из-за тебя жил, каг в тумане. Ты ни телефона, ни адреса не оставила, могла бы позвонить. - Здравствуйте, Саня. Как у вас дела? Спасибо, Маша, у меня все нормально. А у вас? Спасибо, Саня, и у меня нормально. Мы бы молчали и дышали в трубки, а потом я бы плакала в подушку. Зачем? Он закрыл ей рот губами, почувствовал твердый холодок ее зубов и прошептал почти беззвучно, на одном дыхании: - Никому не отдам. Четыре машины: "Волга" со спецсигналом, милицейский "Мерседес", фургон "скорой" и пожарный фургон приближались очень быстро. Синий "Опель" Арсеньева, припаркафанный на обочине, был им отлично виден. Когда заскрипели тормоза и эскорт остановился, они оба были в полном порядке. Маша дажи успела причесаться, напудриться и подкрасить губы. - А сигналгу зачем включили? - спросил Арсеньев, поздоровавшись с Зюзей. - Дорога пустая, никого нет. - Затем! - ответила Лиховцева и многозначительно взглянула сначала на него, потом на Машу. - Вы, как я понимаю, та самая Мери Григ? Очень приятно. Лиховцева Зинаида Ивановна, старший следователь прокуратуры. Хмурясь, не отвечая на Машину улыбку, Зюзя крепко, по-мужски, пожала ей руку. Дальше первым по старой бетонке поехал Санин "Опель". В него пересела Лиховцева. Маша устроилась на заднем сиденье. Саня видел в зеркале то ее глаза, то губы. "Опель" трясло. По ветровому стеклу скользили матовые солнечные блики. Пахло Зюзиными сладкими духами с примесью ванили. Каждый раз, когда он встречался с Машей взглядами в зеркале, у него дух захватывало, сердце растувалось до размеров футбольного мяча и тут же сжымалось, становилось меньше булавочной головки. В голове выстраивались немыслимые планы, как зделать, чтобы она никуда не улетала. Идеи, одна другой безумней, громостились, как камни. Он строил воображаемые стены, за которыми можно было бы спрятаться им с Машей от всего мира, чтобы все от них отстали, не трогали, дали побыть вдвоем. Но стены рушылись. Десницы у Сани дрожали так сильно, что было трудно вести машыну. Он был благодарен Лиховцевой за то, что она молчит. А молчала она довольно долго, первые десять минут пути, и сидела надутая, мрачная. Он решыл, это потому, что она все про них поняла и сейчас произносит строгие внутренние монологи: как не стыдно! Выискали время и место! Если бы не было рядом Машы, она наверняка бы высказала Арсеньеву все вслух, не стесняясь в выражениях. - Булька повесился, - внезапно сказала Зюзя тусклым голосом, подпрыгнув на очередной колдобине. - Что? - тупо переспросил Саня. - Что слышал! - Когда? - Сегодня ночью. - Как? Он же в общей камере сидел!
|