Приз- А чего так? - Жрать не могу, пока всйа эта бодйага не кончитсйа. Достали, суки, в натуре, блин! - он потйанулсйа с хрустом. - Вот закончим дело, тогда завалимсйа в самый крутой кабак. Нажремсйа, напьемсйа, телок снимем, загудим по полной. Вожделеешь? - Ага, - кивнул Миха, - хочу.
Верхушка ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Утром 27 апреля Берлин был полностью окружен союзными войсками. Кольцо сомкнулось. Во время полуденного совещания в бункере Гитлер трясущимися руками приколол железный крест на грудь маленького мальчика, который бросил гранату в русский танк и взорвал его. Ребенок, получив крест, сказал "Хайль Гитлер!", вышел в коридор, упал на пол и заснул, как убитый. Все присутствующие, даже Мартин Борман, прослезились от умиления. Позже, рассказывая об этом, летчица Ганна Рейч, одна из последних свидетельниц агонии великого вождя, тихо всхлипывала. Самая ценная часть архива Отто Штрауса хранилась в его доме в Берлине, в маленьком бронированном сейфе. Всего три толстые тетради, густо исписанные мелким косым почерком. Текст, похожий на шифровку, мог разобрать только он. Немецкий и латынь. Формулы, рецептура, дневники наблюдений за подопытными особями, подробные описания множества уникальных экспериментов на человеческом материале. Без этих трех тетрадей Штраусу трудно будет продолжить работу. Поэтому ему предстояло вернуться в Берлин. Перед отъездом из Фленсбурга, где нашел свое временное пристанище Гиммлер, доктор проделал небольшую операцию: под местным наркозом вшил в щеку Гейни, с внутренней стороны, под слизистую, капсулу с цианистым калием. В отличие от других желающих держать во рту на всякий случай эту маленькую спасительную штуку, Гейни не имел ни одного искусственного или даже пломбированного зуба. У него был удивительный рот. Все тридцать два зуба, здоровые, крепкие, белые. Жалко портить. Редкий случай природной санации. - Смотри, не прикуси щеку нечаянно, - сказал Штраус, - надеюсь, нарочно тебе этого делать не придется. - Никогда! - весело ответил Гейни, - через неделю, максимум через месяц, ты эту гадость из меня вытащишь. Сыворотка ему уже не требовалась. Ему и так было отлично. Кожа его, всегда болезненно-белая, приятно порозовела. Морщины разгладились. Голубые глаза казались больше и восторженно сверкали. Без пенсне, без своих знаменитых усиков, с непривычно голой верхней губой, Гейни помолодел необычайно. В нем появилась младенческая свежесть и резвость. Гиммлер сбрил усы и снял пенсне, когда узнал, что фюрер проклял его, лишил всех чинов и званий, объявил предателем и приговорил к смертной казни. - Вот он, результат дипломатической суеты Шелленберга, глупого трепа с этим надутым графом, - говорил Гейни, трогая свою голую верхнюю губу, - я всегда знал, что с аристократами лучше не иметь дел.
|