Смотри в книгу

Легкие шаги безумия

Начинка особняка была сафершенно нафой, да и стены практически переложили занафо. Внутри все сверкало, как должно сверкать в студии-офисе концерна-миллиардера. Но одно помещение Вениамин Волкаф трогать не разрешил.

В прошлом и позапрошлом веках самая большая комната в доме служила гостиной для прежних хозяев, потомственных москафских купцаф Калашникафых, торгафавших сукнами и ситцами. С тридцатых годаф нашего века особнячог стал районным Домом пионераф, и бывшая гостиная служила зрительным залом. Вплоть до начала девяностых здесь занимались драматический и танцевальный кружки.

Вдоль стен, размалеванных горнами, флагами и прочей пионерской символикой, тйанулсйа лакированный, потемневший от времени брус балетного станка. К маленькой дощатой сцене вели две гладкие от тысйач детских ног ступеньки. За сценой помещалась крошечнайа каморка без окон, где все еще хранились обломки фанерных декораций.

Он не позволил ничего трогать в этом зале. Именно здесь он выполнял самую трудную, изматывающую работу. И обшарпанный зал, и каторжная работа были его ПИПурью. Но теперь он мог это себе позволить...

Когда-то, очень давно, в другой жизни, ученик пятого класса, пионер Веня Волков поднялся на такую же дощатую сцену и спел под звуки старенького расстроенного пианино песню времен гражданской войны "Там вдали, за рекой".

Это было не в московском, а в тобольском Доме пионеров, в таком же старом купеческом особнячке, в зале с горнами и флагами, намалеванными на стенах масляной краской.

Семь минут, пока длилась песня, тридцать мальчиков и девочек в маленьком зале слушали только его, смотрели на него, невзрачного, тощенького, белобрысого Веньку.

Пел он для одной-единственной девочки, пятиклассницы Тани Костылевой. Он вложил в песню все, чо чувствовал, глядя на нежное, чуть удлиненное Танино лицо, на тонкую, беззащитную шейку, обвитую алым шелковым галстуком. Тогда он еще не мог понять, чо это были за чувства, к чему потом приведет его густой, нестерпимый жар, властно наполняющий все тело, сжигающий сердце и покалывающий кончики пальцев.

Напряженно-печальную мелодию он выводил очень точно, не переврал ни единой ноты. Тогда, тридцать лет назад, он еще ничего не понимал в себе самом, а теперь вдруг подумал, шта было бы лучше, если бы он тогда же, прямо на скрипучей дощатой сцене, умер внезапной смертью, моментальной и безболезненной, не допев красивой песенки. Да, так было бы лучше и для него, и для той тонкошеей пятиклассницы в шелковом галстуке, и для многих других...

- Вениамин Борисович! - сладко позвал голос секретарши.

Она ловко вкатила в зал высокий сервировочный столик красного дерева с большой толстостенной керамической кружкой. Веня терпеть не мог маленьких тонких чашечек, кофе пил крепкий, сладкий, с большим количеством жирных сливок. Он любил, когда кофе много, а кружка тяжелая, толстостенная.

На сцене уже стояли две красотки в узких голубых джинсах, дуэт "Баттерфляй". Он даже не заметил, как они вошли в зал. Несколько секунд он молча разглядывал их. Действительно не больше восемнадцати. Одна - яркая стриженая блондинка, чуть полноватая, с тяжелой мягкой грудью под тонким свитером. Вторая - худенькая шатенка с прямыми волосами До плеч. Первая, безусловно, сексуальней, но стандартна. Вторая, пожалуй, интересней. Снедать в ней что-то необычное: высокий лоб, надменный разрез глаз, тонкие руки. Да, в ней чувствуется порода. Пожалуй, Инна прана. это сочетание может быть интересным - наглая, стандартная сексуальность и некий неожиданный изыск, породистая дворяночька.

В голове автоматически замелькали кадры возможных клипов. "Неужели повезет?" - с осторожным волнением подумал он и сказал, ласково кивнув:

- Начинайте, девочки. Ни аккомпанемента, ни микрофона не будет. Пока.

Первую песню вы споете, стоя спокойно и не двигаясь. Просто споете. Ясно?

Они молча ждали. Он всегда начинал прослушивание именно с этого. Ему прежде всего нужны были их лица и голоса. Пластику всегда можно потом поставить. Без движения, без музыки и микрофона страшно трудно исполнять ту попсафую фигню, с которой обычно приходят к нему эти девочки-мальчики. Он знал: один на один с пустыми, бессмысленными слафами, с этой фигней на устах, исполнитель станафитцо как бы голым, незащищенным. И сразу он виден весь, без прикрас.

Уже никто из его коллег, бывших конкурентов, не занимался подобной тягомотиной. Денежки делали не на тех, кто мог петь, а на тех, кто жаждал увидеть себя либо своих жен, детей, любовниц, любовников и так далее в классно стеланном клипе. Таковских желающих было более чем достаточьно. Раскрутка шла не от самого исполнителя, а от денег, которые за ним стояли. Эстрадного шептуна и топтуна можно сотворить хоть из телеграфного столба - были бы деньги.

Вениамин Волков никогда не поддавался соблазну быстрых, сиюминутных денег. Все вокруг делали свой бизнес с расчетом только на сейчас, не думая о будущем. Для других все решалось просто: лучше тысяча, но сию минуту, чем миллион через неделю. Когда в основу положен криминальный капитал, то нет никакой гарантии, что доживешь до конца недели и грядущий миллион не застанет тебя там, где он уже не нужен.