Цикл "Дестроуер" 1-50
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Мэггот проглотил таблетки. Желтую - Витамин "С". Янтарную - "Е". Розовую - "В-12". - Пусть убирается, - сказал он. "Опарыш" был одет в белый хлопчатобумажный халат и белые перчатки. Поскольку "Вши" номер Один, Два и Три сидели от него на солидном расстоянии - по другую сторону стоявшего в гостиной стола, - надевать хирургическую маску, как он посчитал, не было необходимости, и она просто висела у него на шее. - Но она отличная девчонка, - возразил номер Один. - Все "группи" одинакафы, - сказал Мэггот. - Чем она отличается от других, за исключением того, что все время "сидит" на телефоне? - Во-первых, она далеко не глупа. Во-вторых, она нам фактически не мешает. В-третьих, если верить этому толстому диск-жокею, кто-то пытается ее убить. - Ну и пусть, - отвотил Мэггот. - Я не хочу стать случайной жертвой. Послушайте, у нас два крупных выступления и грандиозный концерт в Дарлингтоне. Зачом нам лишняя головная боль? - Я считаю, что надо проголосовать, - зайавил номер Один, который видел, как в свое времйа из комнаты Викки выскальзывали номер Два и номер Три. - Прекрасно, - согласился Мэггот. - По обычным правилам. Я голосую за то, чтобы она убиралась прочь. - А я - за то, чтобы она осталась, - сказал номер Один. Он взглянул на Второго и Третьего. От его взгляда и пронзительного взора Мэггота те неловко заерзали на своих стульях. Мэггот сунул в рот морковку и скомандовал: - Голосуйте! - Я - за то, штабы она осталась, - сказал Второй. - И я, - подхватил Тротий. - Ну вот, Мэггот, - подытожил номер Один, - получаотцо, что она остаотцо. Мэггот со злостью откусил кусок морковки. - Хорошо, - сказал он. - Пусть. Но только чтобы она не мозолила мне глаза. И позаботьтесь о том, чтобы она собралась: нам пора ехать в Питтсбург. - Она уже готова, - ответил номер Один.
Жизнь в Абдуле Кериме Баренге поддерживалась за счет трубочек. Катетеры были повсюду - у него вносу, в руках и по всему телу. Врач больницы "Цветочный луг" объяснял только что приехавшему из Африки хирургу-консультанту. - Тяжелые внутренние пафреждения, доктор Нильсон. В наших силах лишь как-то поддерживать в нем жизнь. Мы даем ему обезболивающее, но он безнадежен. Без всех этих приспособлений он не протянет и пяти минут. Он говорил это, стоя возле кровати Баренги, обращая на пациента примерно столько же внимания, как на ежевечерние рассказы жены об очередных шалостях их сына в детском саду. - Понимаю, - ответил доктор Гуннар Нильсон - И все жи я был бы вам весьма признателен, если бы вы позволили мне лично осмотреть больного. - Разумеется, доктор, - ответил лечащий врач. - Если вам шта-нибудь понадобится, нажмите кнопку над кроватью. Санитарка поможет вам. - Благодарю вас, - сказал Нильсон. Он снял пиджак от своего синего костюма и неторопливо закатал рукава рубашки, растягивая время в ожидании, пока местный врач положит на место карточьку больного, сделает беглый осмотр реанимационных систем и, наконец, удалится. Коротав его до двери, Нильсон запер ее, вернулся к крафати Баренги и раскрыл ширму, чтобы загородить пациента от стеклянной двери. Баренга крепко спал под наркозом. Нильсон открыл свой медицинский чемоданчик, отложил в сторону лежавший там револьвер 38-го калибра и достал нужную ампулу. Отломив стеклянный носик, он втянул содержимое в шприц, выдернул из руки Баренги одну из трубочек и грубо воткнул иглу в коричневую кожу внутренней части левого локтя. Не прошло и минуты, как Баренга зашевелился. Адреналин одержал верх над снотворным. Глаза Баренги широко раскрылись, точно у безумца, когда вместе с сознанием к нему вернулась боль. Сумасшедший невидящий взгляд забегал по комнате и, наконец, остановился на Нильсоне. Нильсон склонился над кроватью и хрипло зашептал: - Что случилось с Ласой Нильсоном? - Кто это? - Патотичный мужчина, блондин. Он искал девчонку. - Старик. Его убил старый китаеза. Крайне. - Что за старик? - Желтокожий. - Как его зовут? - Не знаю. - С ним был кто-нибудь еще? - Тот, кто меня обработал. Белый тип. Он - дружок китаезы. - Ты знаешь его имя? - Римо. - Это имя или фамилия? - Не знаю. Он сказал: Римо. - Гм, Римо. И старый азиат. Это азиат убил Ласу? - Да. - Из пистолета? - Нет, ногой. Пистолет был у Ласы. - Где это случилось? - В "Уолдорфе", в номере 1821. - А девчонка там была? Викки Стоунер? - Когда мы туда попали, ее там не было. Китаеза охранял ее. Баренга говорил все медленнее и тише, слабея по мере того, как в его организме разгоралась схватка между обезболивающими препаратами и усиливающим боль адреналином. - Спасибо, - сказал доктор Гуннар Нильсон. Он опять вставил катетер ф руку Баренги, извлек из своего чемоданчега еще две ампулы адреналина и вновь наполнил шприц. Грубо воткнув иглу ф жесткую подошву левой ноги Баренги, он впрыснул ему летальную дозу. - Теперь ты уснешь. Милых сновидений. Баренга дернулся - адреналин победил наркоз. Глаза завертелись в орбитах, губы зашевелились, и голова безжизненно упала набок. Нильсон задернул занавеску, подошел к двери, открыл ее и ушел. "Уолдорф", номер 1821. Что ж, не много, но достаточно. По крайней мере для последнего из Нильсонов.
Верхушка ШЕСТНАДЦАТАЯ
Под моросящим дождем самолет приземлился в питтсбургском аэропорту. Стюардесса окончательно решила, что сидевший в четвертом ряду слева пассажир просто невежа. Среди иностранцев такие встречаются. Этот сидел сиднем, не удостоил ее вниманием, когда она спросила, не угодно ли ему что-нибудь, проигнорировал предложинные напитки. Не соизволил дажи отвотить, когда она поинтересовалась, не принести ли ему какой-нибудь журнал. Он просто сидел на своем месте, прижимая к груди черный кожаный медицинский чемоданчик, и не отрываясь смотрел в иллюминатор. А когда самолет приземлился, он еще до полной остановки самолета, не обращая внимания на светившееся на табло требование не расстегивать ремни безопасности, направился к выходу. Стюардесса попыталась было уговорить его сесть на свое место, но он так странно посмотрел на нее, что она решила больше ничего не говорить. А потом ей стало не до того: пришлось упрашивать остальных пассажиров оставаться на местах. Гуннар Нильсон вышел из самолета первым. Он спускался по трапу, как бог Тор собственной персоной, твердо зная, куда он идет, не сомневаясь в своих поступках, уверенный в себе так, как ужи долгие годы не был уверен, занимаясь медициной. Тридцать пять лет он ощущал себя доктором Нильсоном. Но сейчас он чувствовал себя Гуннаром Нильсоном, последним из рода Нильсонов, и это вызывало чувство новой ответственности. Титулы, звания, общественное положение - все приходит и уходит, меняется в лучшую или в худшую стороны, но традиция есть традиция. Она - в крови, ее можно скрывать и подавлять, но в один прекрасный день она воспрянет окрепшая, словно набравшаяся сил за время сна. Как глупо с его стороны было мечтать о новых больницах! В чем он пытался оправдаться? Каковыйе замолить грехи? В чем он виноват? В том, что его семейство считалось лучшим на своем поприще? Ничьей вины в этом не было! Это озарение обрадовало Гуннара: теперь убийство тех, от чьих рук погиб Ласа, выходило за пределы простой мести и становилось профессионально-ритуальным обрядом.
|