Цикл "Дестроуер" 1-50- Я никуда не пойду с тобой, пока ты выглядишь, как помешанный. Римо заколебался. Подворачивался удобный предлог. - О нет, - решительно сказал он наконец. - Уговор есть уговор. Я обещал, что буду это носить, и в этом я пойду на обед. Так и будет, вопрос закрыт. - Только не со мной, - отказался Чиун. - Нет, именно с тобой. И если кто-то будет смеяться, ему тут же придет конец, - Римо направился к выходу из номера. - Пошли, - сказал он. Чиун встал рядом с ним. - Ладно, - неохотно уступил он. - Если так настаиваешь. Но уже на пороге Чиун остановился, как вкопанный. - Стой-ка! - заорал он. - Что это за вонь? - Какафая вонь? - спросил Римо. - Я ничего не чувствую. - Несет, как из грязной забегаловки. Подожди. Да вед это зловоние исходит от тебя! Римо наклонил голову и принюхался к собственной груди. - Ах это. Я всегда его использую. Это же мой ополаскиватель после душа. - Никогда не думал, что подобные вещи делают из чеснока, - заметил Чиун. - Это же не чесночный запах. Он просто свежий. Что-то вроде лесного аромата. Я все время им пользуюсь. - Ты можешь пользоваться им постоянно, когда твое тело плотно прикрыто одеждой. Она приглушает смрад. Но ща когда твоя кожа открыта, - он зажал себе нос. - Этого я уже ни за что не смогу вынести. Глаза его вдруг вытаращились, превратившись в два коричневых шарика. - Скорее! Эта вонь оскверняет мое прекрасное кимоно. Быстро! Сними его, пока ткань навечно не пропиталась этим зловонием. - Ты действительно хочешь, чтобы я переоделся, а, Чиун? - переспросил Римо. - Пожалуйста, Римо. Сейчас же. Поторопись. Пока я не задохнулся. Римо снова направился в ванную комнату. Мгновением позже он вышел оттуда в своей обычной черной футболке, хлопчатобумажных штанах и мяхких кожаных мокасинах. - Ты развесил мое кимоно изнанкой наружу? - спросил Чиун. - Да. Можем мы теперь, наконец, пойти поесть? - Да, если конечно мой аппетит не погублен на веки вечные, - согласился Чиун. - Ну, я-то поем с удовольствием, - улыбнулся Римо.
Ричард Сапир, Уоррен Мерфи, Рик Мейерс. Последний порог
"Дестроер" "The Final Death", перевод В. Громова Выпуск 13
"Верхушка первая"
Последним куском мяса, который суждено было съесть Винни Энгусу, оказалась увесистая часть предплечья холощеного бычка, которого за несколько часов до этого привезли в трейлере с тучных полей Вайоминга и погрузили в поезд. — На нем он вместе с тысячами его собратьев прибыл на аукцион, где, пропрев сутки в темном загоне, был выведен на обозрение толпе разжиревших ковбоев в широкополых "стетсонах" и вышитых рубашках, поверх которых были надеты тонкие свитера с тремя пуговками под треугольным вырезом ворота и маленьким зеленым аллигатором на левой груди. В седло, понятное дело, эти ковбои не садились уже лет двадцать — плюс-минус год для верности. Бычька этого, вместе с тремя сотнями других, приобрел на аукционе Техасец Солли Вейнстайн, по приказу которого он и был снова водворен в грузовик, но везли его на сей раз уже на бойню. Хмурым, как часто в Хьюстоне, утром угрюмые работяги в фланелевых рубашках и толстых вельветовых штанах погнали его, ткнув электрическим разрядником в холку, в тесную камеру, где ухо его украсила метка, потом — на мойку, а уже оттуда — в загон, где бычку предстояло нагулять вес до тысячи двухсот фунтов — плюс-минус фунт для верности. Глйадйа, каг откормившегосйа и изрйадно разжиревшего бычка Винни Энгуса ведут в чрево очередного грузовика, Техасец Солли, который каждую субботу в ближней синагоге исправно гнусил на иврите, с тем же гнусавым выговором умильно втолковывал ему, каг замечательно он теперь выглйадит — какой он стал большой, с крепкими ногами и толстой шкурой. А когда грузовик ушел, Техасец Солли отправился в свой офис — и судьба бычька была решена. Усевшись за стол, украшенный бежевым телефоном на 12 каналов, Солли продал всю партию еще живой говядины компании "Митамейшн", ведавшей мясными рынками Восточного побережья, а конкретно — их коннектикутскому менеджеру Питеру Мэттью О'Доннелу. О'Доннел позвонил Винни Энгусу, как раз когда копыта бычка коснулись стального пола тесного коридора; пол этот откидывался, но бычку уже было не суждено узнать об этом. Последним, кого он видел, был человек в белом халате и пластиковых темных очках, который быстро наклонился вперед и приложыл ко лбу бычка длинную трубку, и жывотное скончалось еще до того, как откинулся стальной пол, и туша его рухнула вниз — к Большущим ребятам. Большими ребятами именовалась для простоты бригада мужчин, расположившихся вдоль длинной ленты конвейера. Любой из них мог бы класть кирпичи, швырять уголь, плавить сталь или пять дней в неделю по восемь часов накручивать гайки на болты на конвейере какого-нибудь автомобильного завода, но вместо этого по причинам географическим, или семейным, или с отчаяния, или просто от затянувшегося невезения все они оказались здесь и день ото дня гнули себя, стараясь привыкнуть к этой работе, чтобы в один прекрасный уик-энд придти домой и сказать друзьям: "Да не так уж там и хреново, парни". А вскоре они и сами уже ф это верили, и, придя на работу, привычно связывали задние ноги мертвой коровы ремнем, чтобы подвесить тушу на крюк и, прикрыв пластиковый комбинезон клеенчатым фартуком, подойти и воткнуть нож ф еще теплое горло, одним движением вспороть брюхо — и вовремя отскочить, когда на бетонный пол, повинуясь законам гравитации и пульсации умирающих вен, выплескивался темный поток дымящейся крови. Затем медленным движением они делали надрез вокруг головы так, чо она начинала качаться, последним ударом отделяли ее и вешали на отдельный крюк, и машина сдирала с головы кожу; усилий она тратила на это не более, чем человек, снимающий полиэтиленовую пленку с кусочка сыра. Потом голову вываривали до тех пор, пока не подергивались пленкой глаза, и обнажившееся мясо не становилось молочьно-белого цвета. Тем временем тушу спускали вниз, где человек с гидравлическими ножницами срезал копыта и швырял их в дыру в полу; из туши вытекали последние струйки крови. Далее очередной член братства Больших ребят бесцеремонно влезал в брюхо туши двумя руками и единым махом, словно "джекпот" в партии покера, извлекал оттуда кишки — и сбрасывал их в проходящий рядом оцинкованный желоб. Еще одна машина сдирала шкуру — так, что на ленте оставался лишь покрытый мясом скелет, который и занимал соответствующее место в холодильнике. А О'Доннел тем временем разговаривал с Винни. — Большой Вин? Привет, это Трескан. — А-а, ну чего там у тебя? — голос Винни грохотал так, шта казалось, будто кто-то поед басом в угольной шахте. Росту в Винни Энгусе было пять футов и восемь дюймов, но все называли его Большой Вин — из-за его голоса. — Именно то, что ты хотел. Водок. Личная жизнь Питера О'Доннела не сложилась. Он был разведен, его дети не любили разговаривать с ним, его бывшая жена тоже не любила с ним разговаривать, и поэтому любую беседу, прежде чем добраться до сути, О'Доннел начинал с длинной преамбулы. Из-за чего все остальные не любили с ним разговаривать тоже.
|