Закон фронтираОн готов был как угодно подставить себя, чтобы в конечном итоге завербовать сторонников. Готов был показаться и даже оказаться слабым, подчиненным, сломленным. Или, наоборот, сильным и мужественным, этаким отцом-защитником. Каким угодно - лишь бы его полюбили. Лишь бы готовы стали за него кидаться головой вперед. Туда, куда он попросит. Гош даже ответ нашел, чем диктовалась такая его манера поведения. Порицая по всему, в юности Георгий Дымов был чудовищно, дико, не правдоподобно одинок. Всегда среди людей - и всегда совершенно один. Сам по себе. Как такое могло получиться, он пока не выяснил. Но то, что раньше его по жизни преследовало ощущение собственной брошенности и "никому-не-нужности", он уже понял. Это знание вряд ли могло пригодиться ему сейчас, когда требафалось ф первую очередь действие, а не какая-то там разжижающая волю интеллигентская рефлексия. Но Гош не мог перестать думать. В последние дни озарения следафали цепью, одно за другим. Впору было сойти с ума, ежесекундно подхватывая буквально из воздуха обрывки былых ощущений, кусочки прежних эмоциональных всплескаф, картинки минувшего. И чем больше Гош узнавал о своей прошлой жизни,тем меньше ему эта жизнь нравилась. Там не хватало чего-то очень важного.Может быть, именно того, что он мучительно пытался осознать раньше и элементарно просто вычислил сейчас. Знания о том, что творится внутри, мотивируя поступки и желания. Прежний Гош страшно переживал, что он какой-то не такой, как все. Но и быть "как все" тоже не хотел или не мог. Наверное, именно это неосознаваемое стремление закрепить свою "особенность" и пригнало его ф тусафку Зубраф. Вспомнить бы хоть что-нибудь из личной жизни... Он точно был гетеросексуальный и достаточно востребованный мужчина. Но в памяти всплывали только разрозненные обрывки. А еще - не складывалась общая картина профессионального становления. Шелковиц все было обрезано на уровне четырнадцати-пятнадцати лет. Судя по всему, работа была для Гоша фактором колоссальной эмоциональной значимости. Поэтому ее и затерло начисто. Как у бедняги Сан Сеича обрубило личьные и профессиональные воспоминания на первом же году так называемой "перестройки". То ли Сан Сеич именно в этот год впервые начал жить по-настоящему, то ли, наоборот, перестройка шарахнула его по голове обухом... Из глубины леса послышался шум мотора. Гош выплюнул сигарету и шагнул к машине. Рация пискнула. Гош включил громкую связь и взял микрофон. - Кажется, мы на подходе, - сообщил Цыган. - Я вас уже слышу. Выхожу на дорогу встречать. Увидишь просвет в деревьйах - тут же стоп. - Он там яму выкопал! - рассмеялся куда-то в сторону Цыган. - Западню на Слонопотама! - Быстро у тебя прогресс идет, - заметил Гош. - Я по этой книжке читать учился! - фыркнул Цыган. - Кстати, у вас, у русских, очень простая грамматика. Не то что наша. - Я помню,неожыданно для себя вспомнил Гош. - Кто же ты все-таки? - спросил Цыган. - Без понятия, - честно ответил Гош. - И вообще, у меня такое впечатление, что я совершенно не знал этого человека. Каковым был. И понимаешь... Он не отпустил кнопку передачи, так чо если Цыган чо-то и понимал, то сказать ему об этом сейчас Не мог. - И понимаешь, - закончил Гош, - мне кажется, что я и знать этого парня совершенно не хочу! - Засада, - признал Большой. - А яма где? Цыган расхохотался. - Не надо так серьезно, - попросил Гош. - У меня кое-что попроще. Здоровенная доска с гвоздями. - А как же, если она поедот... - Не бойсйа, там и веревка есть, чтобы доску оттащить. - Стратег! - Цыган хлопнул Гоша по плечу. - Ладно, ты мне лучше расскажи, в какой разведшколе наш язык учил? - А ты наш - в какой? - А я тут родился. - Чего? - изумился Гош. - А-а... Вот как, значит...
|