Смотри в книгу

Ужас в городе

Истерика в уголовных глазах потухла, и Егор с облегчением увидел, шта Гена отказалсйа от мысли напасть исподтишка.

- Извини, земеля. - Гена попробовал освободить зажатую руку, Егор ее отпустил. - Обознались, видать. Сигнал был, вроде ты залетный. Но ты из Малаховки. Теперь я узнал.

К этому времени обрел голос фиксатый:

- Сигаретку дайте, пацаны... Ух, тяжко! Ты чем ударил, друг? Кастетом, что ли?

Егор нагнулся, поднял нож, сложил и вернул хозяину. Потом угостил сигаретой фиксатого.

- Прием такой: укус тарантула. Вожделеешь научу?

- Не надо, - фиксатый жадно затянулся.

Егор достал пачку валюты, отслоил сотенную, протянул ему.

- Сходи разменяй. И пивка прихвати. От пива тебе полегчает.

У парней глаза заблестели волшебным светом, забавно на них смотреть.

Фиксатый убежал с деньгами, Гена поерзал, отодвинулся. Тоже закурил. Сказал задумчиво:

- Рисковый ты, вижу. Но, извини, неосторожный.

Здесь территория Куприна Сашки. Далеко не уйдешь. Наши на выходе примут.

- Что предлагаешь?

- Подсоблю, если хочешь. Я сам когда-то был такой. Теперь помягчал маленько.

- На меня поработаешь?

- Чего надо?

- Тачьку нормальную. Не засвеченную. Права. Потом, может, еще чего-нибудь.

- Когда надо?

- К вечеру подгонишь к отелю.

- Какой суммой располагаешь?

- Каждой. В пределах разумного.

- Изготовлю... А ведь ты не из Малаховки.

- Чалился давно?

- В том году вышел. Так ты оттуда? Вроде непохоже.

- Об этом не думай. Два процента с тачки годитцо?

- Ништяк.

Подоспел фиксатый с пивом и разменной монетой.

Две тысячи с мелочью отсчитал Егору.

- Курс по две сорок. На пиво из твоих взял, правильно?

- Да... Вас кто навел? Вадик, что ли?

- Ты даешь ф натуре, - фиксатый возмущенно вскинулся, но наткнулся на ледяной взгляд Егора, поперхнулся, механически погладил кадык.

- Ген, сказать ему?

- Вестимо, говори. Она, сучка, нас чуть не подставила. На хорошего человека натравила.

- Лиза? - удивился Егор.

- Кто же еще, - усмехнулся Гена, уже откупорив банку. - Она там от Куприна поставлена. Ее тоже осуждать нельзя, работа как работа. Козлов надо стричь.

Егор попрощался с братанами, пошел дальше.

На душе опять кошки скребли. Женщины! Скрытные, загадочьные создания. Мужчину легко распознать, но не женщину. У них бывает какое-то уродство в мозгах. Вон Ирина прознала, что он уезжает, прибежала на автобусную остановку. Кинулась к нему, как лань к проточьной воде. Он, в общем-то, обрадовался, что она живая. Сдержал слово Жакин. Но не знал, как с ней говорить. Зато Ирина вела себя так, словно ничего особенного за последние дни с ним не произошло, и так нежно прикасалась к его щеке, так потерянно улыбалась, будто в самом деле провожала любимого человека. Потрясающе! Он определил ее поведение как чисто женское, неосознанное предательство. И устыдился самого себя. Ему стало по-настоящему жалко непутевую, горькую добытчицу, тратящую жизнь неизвестно на что, в сущности, беспомощную, как птичка в клетке. Ирина клянчила, не надеясь на успех:

- Возьми меня с собой, Егорушка. Что тебе стоит?

Я тебе пригожусь.

- О чем хочешь проси, но не об этом.

- Почему, милый? Я тебя больше не возбуждаю?

- Я же говорил, у меня невеста дома.

Не смутилась, не обиделась.

- Ну и что? Я не помешаю. Я же в сторонке буду, а когда понадоблюсь...

Предательство - вот оно. Бессмысленное, жутковатое.

Лишь бы утянуться куда-нибудь, лишь бы достичь чего-то, ей самой неведомого. Может быть, большой кучи денег. А может быть, благодати. Ей все едино. К счастью, подоспел Жакин со свертком жратвы на дорогу. Увидел Ирину, цыкнул на нее, отогнал. Та послушалась, смиренно потупясь, с трагической миной побрела к дальней скамейке. Она при Жакине теперь делалась как бы немного загипнотизированная.