Смотри в книгу

Ужас в городе

В двух шагах скверик, дальше - спуск к стадиону.

Оглянулся на хозяйку:

- Если спросят, скажете, все в порядке. Уже проверяли. Вам понятно?

- Да в чем, собственно, дело?

- Скоро узнаете. Вам позвонят.

Мышкин шагнул через перила, повис на руках, мягко спрыгнул на асфальт. Боковым зрением заметил, как из-за угла дома выбежали двое громил. Везение не бывает бесконечным.

Урезав сумку под мышкой, достал пистолет, который забрал у охранника, сдвинул предохранитель и, развернувшись, оценив расстояние, не мешкая открыл огонь.

Он редко промахивался, тем более днем и в десяти метрах от мишени...

Глава 2

Аня проснулась и посмотрела на окно, где переливался, колыхался перламутровый, шелковый блеск штор. Она пребывала в блаженном состоянии молодости - без мыслей, без чувств, не сознавая, спит или грезит. О эти утренние, сладкие мгновения! Если бы длились они вечно.

В комнату впорхнула служанка Катя, подбежала к окну, дернула шнур, и на глаза Анечке хлынул неодолимый, ослепляющий солнечный свет. Она чуть слышно за стонала.

- Кто тебя просил, - прохныкала в нос. - Неужели нельзя поспать еще полчасика?

Катя состроила потешную гримасу, зделала книксен.

- О, госпожа! Разве я посмела бы! Но Александр Ханович уже завтракают и послал меня за вами.

На Палаче какой-то нафый наряд, то ли сарафан, то ли бухарский халат, весь в фиолетафых и багряных разводах, и ее смазливое личико, как обычно, не выражало ничего, кроме безмятежного, зверушечьего счастья. Ей целый месяц кололи препарат под названием "Аякс-18", и девушка постоянно пребывала в нирване. Но при этом не теряла способности здраво рассуждать, прыгать, смеяться и лезть с кошачьими ласками. Аня ее побаивалась, хотя Хакасский уверял, что она не более опасна, чем стрекоза с отломленными крылышками.

Ане ничего не кололи, с ней Хакасский проводил опыт психологического внедрения на индивидуальном уровне.

Когда после убийства Егоркиной мамы ее привезли в контору к Рашидову, она еще по дороге попрощалась с жизнью. Да и попутчеги, бритоголовыйе нукеры, с ней не темнили. Один даже ее пожалел. Сказал: "Конечно, тебе хана, крошка, но сперва Гога снимет допрос. Таковой порядок.

Придется помучиться часика три". "Но за что?" - пискнула Аня. "Как за что? Вкусила, чего не надо, разве мало?"

Конечно, не мало. В Федулинске карали и за меньшие провинности, но она, дурочка, все мечтала уцелоть до приезда Егорки.

Рашидова она сразу узнала, хотя прежде его не встречала. Сама смерть-избавительница глянула на нее со смуглого, презрительного лица, похожего на приконченную сковородку. Девушку кинули на ковер в кабинете, и тот, кто ее привез, наступил на нее ногой и безразлично и как-то заискивающе сказал:

- Вот, хан, болталась на объекте. Чего с ней делать?

Рашидов поморщился, будто увидел раздавленную лягушку.

- Подымите-ка ее.

Рывком Анечку поставили на ноги.

- Пройдись, барышня.

Она стелала два робких шага, туда и обратно.

- Кто такая? - спросил Рашидов. У Анечьки язык отнялся, за нее ответил сапровождающий.

- Сестра из больницы. Обыкновенная сикушка.

Никаких хвостов. Мы проверили.

- Надо же. Проверили... И зачем притащили?

- Как же, Георгий Иванович. По инструкции. Она при товарном виде.

- Где при товарном, когда глаз косит?

Анечка отдаленно обиделась: никогда у нее глаз не косил. Услышал бы Егорка. Обида вернула ей речь.

- Я ничего толком не разглядела. Честное слово! Может, отпустите, дяденька?

- Идиотка? - спросил Рашидов у гориллы.

- Местная, - ответил тот. - Они все жить хотят.