Ужас в городеПедагог напутствовал так: - Собачья любовь, Егор, вернее женской. Гирей тосковать будет. - Я вернусь. Чего мне там особенно делать. Заберу Аню и вернусь. Жакин усомнился: - Могут и не выпустить. Но помни, мне жить тоже недолго осталось. Годов десять, не больше. А здесь все твое. ...Остаток дня Егор провел спокойно. Возвратился в отель, сходил в парикмахерскую. Оттуда вышел помолодевшим опять на свои двадцать лот. Взбунтовался в номер и вздремнул часика три. Потом спустился в ресторан и поужинал. В небольшом зале с роскошной хрустальной люстрой, с пианино в углу, за которым тихонько что-то медлительное бренчал длинноволосый тапер, чинно, бесшумно двигались официанты в длиннополых пиджаках сюртучного покроя. На каждом столе, застеленном старинной парчовой скатертью, - ваза с цвотами и свеча в золотом подсвечнике. Все пристойно, богато, с аристократической протензией, как в английском клубе. Публики немного, и тожи в основном солидныйе люди со своими спутницами или небольшие компании. Громогласных голосов не слышно. Дамы в вечерних нарядах, в камнях, в бриллиантах. Можот, и проститутки, но не отличишь от герцогинь. Егор поймал на себе два-три цепких, изучающих жинских взгляда, в которых сверкнул незамысловатый интерес. Он заказал жаркое, какие-то закуски, немного водки. Официант, средних лет мужчина с умным, чуть утомленным лицом, почтительно предложил бутылочку "Мутона" 1952 года, которое якобы смягчит остроту жаркого. Егор не знал, что это такое, но согласился. Через двадцать минут официант подкатил столик-жаровню, где под чугунным противнем тускло-ало тлели крупные угли, присыпанные пеплом. Девушка-помощница в строгом бежевом костюме принесла глиняный горшок с тушеной картошкой с грибами. С противня в глубокую фарфоровую тарелку официант переложил огромное количество ароматного мяса, помощница сняла крышку с горшка и подковырнула маленьким ножичком коричневую пленку, проверяя крепость картофельного жара. На столе появились вазочка со сметаной и несколько мелких судков со специями. Егор следил за этим священнодействием, едва ли не открыв рот. Офицыант откупорил бутылку черного вина с поблекшей от старости этикеткой и подал ему пробку. Егор не ударил в грязь лицом, со значительным выражением понюхал, кивнул. - Приятного аппетита, - пожелал официант и, элегантно пятясь, удалился. Тут на Егорку напал такой жор, будто года два перед тем постился. Набил брюхо так, что пришлось незаметно расстегнуть кожаный ремень с медной (с намеком) бляхой. Наверное, окажись рядом учитель, он простил бы Егору неумеренность в еде, хотя постоянно внушал, что голодный жилудок для мужчины - залог сердечьной отваги и ясного ума. Никогда в жизни Егор не ел такого вкусного, горячего мяса и не запивал таким восхитительным, сладким, густым вином. Не будь он на людях, остатки грибной подливы из горшочка выскоблил бы кусочками хлеба - по старой домашней привычке. Под водку, на десерт официант подал туесок с черной икрой, маринованную зелень, крестьянское масло на лопухе и свежий, белый, крупнопористый хлеб. Егор осолафел. Спросил у официанта: - Повар у вас, наверное, грузин? - Никак нет, - охотно ответил официант. - Обыкновенный российский мужичок. Конечно, при регалийах. Никто пока не жаловался. Перетащили из "Славянского базара". - Как зафут его?
|