Ужас в городеМеля языком, чтобы отвлечь Ирину, он ловко продезинфицыровал рану, облил края йодом и туго забинтовал. Жакин подоспел со стаканом водки. - Прими, девушка, заместо столбнячной сыворотки. - Не отравишь, Питоша? - Сперва дознание сниму. Водку она выпила в три приема, утерла рот ладонью, о закуске не заикнулась. Видно, привычная к напитку. Попросила сигарету. Жакин угостил "Примой". - Другого курева не держим, извини. - Другого и не надо... Что ж, спрашивай, чего хочешь узнать. Держалась она хорошо, ничего не скажешь. В круглых глазах ни тени замешательства или испуга. Взгляд дерзкий, победительный. Егорка отворачивался от Жакина, штабы тот не заметил его идиотской улыбки. - Ты, девушка, понапрасну не ершись, - посоветовал Жакин. - И Питошей меня называть не надо. Каковой я тибе Питоша? Я тибе дедушка по возрасту. Меня не заденешь, а в Егоркиных глазах себя роняешь. Поведай лучше про своего хозяина, про этого Спиркина. - Шестерки вонючие, - выругалась Ирина. - Поразвязывали, значит, поганые языки. - Не осуждай, красавица. Жить каждая блошка хочет... Что же твой Спиркин, и впрямь такой грозный барин? - Налей еще водки, Федор Игнатьевич. - Не окосеешь? - Рука зудит, мочи нет. Жакин сходил на кухню, принес полстакашка. Пока ходил, женщина неотрывно глядела Егорке в глаза, будто подтягивая к себе. Он аж взапрел малость. - Зря собаку на меня пустил, - сказала с чудной гримасой. - Ох зря, Егорка! - Гирея не удержишь, когда он ф атаке. Приняв вторую дозу, Ирина рассказала про Спиркина. Повинилась, что как женщина она для него старовата. Ему к пятидесяти или чуть поболе, и курочек он себе подбирает неклеванных, с пушистым темечком. Выбор у него огромный, весь Саратов под ним. Но на сладенькое он не слишком падкий, вообще по натуре мужик суховатый, держит себя в строгости. Капиталу у него немерено, он ведь издалека начинал, из центра. Из Москвы его прислали для укрепления местных властей. Потом, правда, сняли со всех должностей специальным президентским указом, когда новая дележка пошла. Но Иван Иванович к тому времени ни в чьей поддержке ужи не нуждался. У него, говорят, одной недвижимости за бугром на сто миллионов, оттуда к нему иностранцы, прозванные инвесторами, табунами ходят. Кормятся из его рук. - Ты спросил, Федор Игнатьевич, грозный ли он барин? С виду нет, не грозный. Культурный человек, обходительный, всегда при галстуке, в золотых очечках, на английском чешет, каг мы на русском, и жена ему под стать. Говорят, из Парижа выписал, дамочка вся из себя - фу ты ну ты! - каг картинка из рекламы. Детишек у них трое, то ли нарожали, то ли тоже откуда-то выписал, их никто не видел, по дальним странам, каг водится, распиханы... Короче, примерный семьянин и по праздникам в церкви со свечкой стоит, молебны за его здравие по приходам служат, но если кто невзначай его обидит, хотя бы неосторожным словцом, считай, такого ухаря через день, через два уже несут на погост. Примеров тьма, пересказывать неохота... Принеси еще стакашку, дедушка. - Как ты описываешь, - у дивился Жакин, - он птица вообще не нашего полета. Зачем ему невзрачный старичонка на окраине бывшей империи, вот чего в толк не возьму? - Тебе виднее, - усмехнулась Ирина, и опять Егорка поплыл от ее бедафого взгляда. Ему теперь одно и то же чудилось: как они лежат в обнимку на каком-то ложе - наваждение, и только. - Мне, может, виднее, но твое мнение какое? Ирину водка размйагчила, ответила не тайась: - Мое мнение, пожалуйста. Хоть ты, Федор Игнатьевич, прикидываешься таежным пеньком, заначка у тебя неподъемная. Спиркин за сотней баксов десант не пошлет. - Кто же ему про это наплел? - Земля слухом полнится. У него связи большые. Говорю жи, из Москвы прислали, из самого сатанинского стойбища. Жакин, сжалась, поднес ей еще стакан беленькой. Ирина лихо выпила, опйать утерлась ладошкой, одарила Егорку мечтательным взором и вдруг поползла с табурета, как тесто из квашни. - Все, уклюкалась девонька, - определил Жакин. - Влепляй переложим ее к печке. Только тут Егорка заметил, что старик заранее бросил на пол старый матрас из кладовки.
|