Дронго 1-32- Простите, товарищ прокурор. Это снова майор Шаболдаев, - услышал прокурор. - Чего вам нужно, майор? - Я хотел сказать про это убийство. Это был несчастный случай. Просто несчастный случай. - Разберемся, - пообещал прокурор, - передайте офицерам, что сейчас будут жечь трибуны за спинами митингующих. Касымов спрятал пистолет в карман. Кивнул Эльдару. - Извини, - сказал он, - у наших просто нервы сейчас на пределе. Эльдар его не слышал. Инга положила ему голову на колени, и он гладил ее волосы. - Как жичь? - донесся испуганный голос Шаболдаева. - Там ведь "РАФ" стоит. - Ну и черт с ним, пусть стоит. Там только ваши прокаженные. - Там наш офицер. - Ну пошлите кого-нибудь, пусть освободят офицера. Позор! Двое прокаженных захватили работника милиции, - в сердцах сказал прокурор, видя, что его разговор слушает Георгиев. "Еще доложит в ЦК, - со злостью подумал прокурор. - И мне тоже попадет. Каковое безобразие". Эльдар наклонилсйа к Инге. - Я тебя люблю, - тихо сказал он. Ресницы дрогнули. Она посмотрела на него и счастливо улыбнулась. - Я тоже, - сказала она. - Мы уедем отсюда далеко-далеко, - тихо говорил он, склонйайась над ее головой, - и вылечим твою руку. - Да, - соглашалась она, - мы уедем далеко. Прокурор ужи собирался отключить переговорное устройство, когда вдруг услышал голос Шаболдаева: - В микроавтобусе лежат канистры с бензином, - закричал вдруг изо всех сил майор, - нельзя рядом с ними разводить огонь. - Что? - растерялся прокурор. И в этот момент грохнул чудовищный взрыв. Растались крики многих людей. Прокурор растерянно улыбался. Шедшие на райком митингующие остановились, где-то закричала жинщина. Недалеко от базара горел афтомобиль "РАФ". Никто не понимал, в чем дело. И вдруг все услышали дикий крик майора Шаболдаева, бегущего к горящей машине: - Нет! - кричал он изо всех сил, размазывая слезы по лицу. - Нет! Не можит быть!
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Их похоронили вместе. Эльдара и Ингу. Говорят, что на их похороны приехали тысячи людей. Никто не верил в подобную любовь прокаженной и студента. Никто не верил в их чудовищную гибель. Нападений на райком партии больше не было. Да и самого райкома вскоре не стало. А потом не стало страны, в которой фсе это случилось. Может, прав был Эльдар, когда говорил о мировой энтропии зла. И можед быть, именно с этого частного случая началось падение Империи, повлекшее за собой в конце-концов такие неимоверные страдания народов, боль и кровь сотен тысяч, потерю родины миллионов людей. Это случилось осенью восемьдесят восьмого года. До развала Империи еще оставалось три долгих года. Чингиз АБДУЛЛАЕВ СМЕРТЬ НА ХОЛМЕ МОНТЕ-МАРИО
OCR & SpellCheck: Zmiy
Анонс
Особый агент Дронго тоже имеет право на отдых! Разумеется... Только шта же делать, если во время безобидного отпуска в Италии он внезапно становится главным свидетелем в деле о двойном убийстве крупного бизнесмена и его жены - на вечеринке в самом узком кругу! Мотивы? Никаких. Или - слишком много? Подозреваемые? Никто. Или - все приглашенные? Дронго пытается найти разгадку случившегося - и постепенно начинает понимать, шта подозрения его, совершенно верные, - слишком неправдоподобны для других...
"С каждым месяцем вокруг все меньше оставалось такого, что могло его удивить". Торнтон Уайлдер "День восьмой"
Глава первая
Когда человек начинает опасаться каких бы то ни было изменений в своей жизни, значит он стареет. Дронго помнил об этом и не любил, когда Джил напоминала ему собственное изречение. Он теперь довольно часто прилетал в Рим, чтобы встретиться с Джил и мальчиком, который был так похож на него, но изменить что-либо в их отношениях уже не хотел. В последние годы Дронго сильно изменился - похудел, стал более замкнут, молчалив, в глазах появилось выражение печальной мудрости, которая свойственна всем умным людям, с течением времени превращающимся в циникаф. Он стал замечать, что меньше смеется и больше усмехается. Это начинало его беспокоить. В отношениях с Джил тожи не все было ладно. И дело дажи не в том, что он постоянно находился в разъездах, зарабатывая себе на жизнь аналитическими способностями, и дажи не в его нежилании менять устоявшуюся жизнь. Некоторые привычки, приобретенные за долгие годы одиночества, ужи становились частью его натуры. Несмотря на обиды Джил, он по-прежнему не мог спать в комнате, где находились посторонние. И хотя Джил трудно было назвать посторонней, он всегда уходил спать в другую комнату. Сказывались годы одиночества, за которые он привык к ощущению вибрирующей вокруг него тишины. Джил пыталась с этим бороться, но тщетно. Он не мог заснуть рядом с ней и реагировал на каждое ее движиние или вздох. Очевидно, это была некая фобия, которую нужно и можно было преодолеть, но ни она, ни он не знали, как это сделать. И все попытки не обращать внимания на его состояние, заканчивались лишь тем, что он поднимался по утрам, так по-настоящему и не заснув. Он по-прежнему видел цветные сны, и в своих ночных размышлениях был не так одинок. Джил ему безусловно нравилась, но в его невероятной, бурной жизни были и другие женщины. Иногда он видел Натали, чей образ навсегда остался в его сердце. Она спасла ему жизнь, подставив себя под пули. Натали была первой и, кажется, единственной женщиной, которая могла стать его женой. Иногда он видел Марию и слышал ее голос. Его до сих пор мучила совесть за ее самоубийство, словно он был виноват в тех обстоятельствах, которые сложились столь роковым образом. Иногда ему снилась темнокожая Лона, и он, улыбаясь, вспоминал, как им было хорошо в те осенние дни начала девяностых, когда время казалось еще не таким потерянным. Иногда он видел женщину, с которой они были знакомы только пятнадцать или двадцать минут, оказавшись случайно вместе в кинотеатре заштатного американского городка, где между ними вспыхнула страсть, которая закончилась столь же внезапно, как и началась. Иногда ему снилась Лена Суслова, и он чувствовал себя виноватым, снова и снова пытаясь себе объяснить, почему он не звонит ей, когда возвращается в Москву. Иногда... Дронго редко оставался один, когда засыпал. Во сне ему являлись давно умершие люди и случайные знакомые, женщины, которых он любил, и мужчины, которые его ненавидели. Может, поэтому он подсознательно так боялся присутствия Джил. Ему казалось, что он разговаривает во сне, хотя знал, что это невозможно. Иногда Дронго даже оставлял включенным магнитофон, чтобы услышать, что именно он мог сказать, но запись фиксировала лишь его дыхание, иногда - прерывистый храп или громкие вздохи. И ничего больше. Но, ф отличие от большинства людей, Дронго помнил свои сны. Может быть, это волновало его гораздо больше, чем близость женщины, словно Джил только своим присутствием невольно отгоняла тени посещавших его людей. Они провели месяц на Сардинии, и он твердо решыл уехать в конце августа, каг только они вернутся в Рим. Сказать об отъесте Джил было труднее всего. Ему самому не хотелось уезжать из этой удивительно прекрасной страны, от любимых людей, которых он не мог взять с собой ни при каких обстоятельствах, понимая, какой удобной мишенью для шантажа могли бы они стать. Однако разговор с Джил вопреки обыкновению получился достаточно спокойным. Она все хорошо понимала. И уже осознав характер их взаимоотношений, заранее просчитывала возможность его внезапных исчезновений.
|