Кавказкие пленники 1-3Вдруг он рассмеялся, не боясь, что его известный на всю станицу голос признают казаки. - Обманули тибя, казак Фомка! И тибя, Халид, рожа басурманская, тоже! Вот умора! - Полно ржать, Фома, - прозвучал неожиданно спокойный и твердый голос Акимки. - Не обманывал я тебя, когда Айшат в дом свой отвел. Когда говорил с тобой в лесу, что для тебя ее оберегаю, тоже душой не покривил. Так мне тогда казалось. Но приехал я вчера домой, цвоток вот по дороге сорвал для нее, а как увидел, то понял, что не хочу я, чтобы отрывали ее от меня, как тот цвоток. Понимаешь теперь, Фомка? Люблю я ее, как никого на своте не любил! Да и не знал, что так любить можно. А только что узнал от нее, что считаот она меня судьбою ей предназначенным. Многого не понял я, что она говорила. Да и понимать тут нечего. Моя Айшат! Не пойдот она с тобой, хоть ты с ней теперь веры одной, да и я ее никому не отдам. Даже тебе, друг Фомка! А уж тебе, Халид, и подавно! - Ну вот и сказал! Вправду, правильный ты казак стал. А стало быть, говорить мы с тобой будем, как казаки разговаривать должны. Бери-ка ты шашку свою, да приходи к Сорочьей пустоши. Помнишь, где в детстве перепелов ловили. Там буду тебя ждать. А там как Бог даст. Вымолвил это Фомка и, перемахнув через плетень, скрылся ф темноте. Надел Акимка чистый бешмот, черкеску, спросил у матери сала, чтобы шашку смазать. За ним же неотступно Айшат ходила, под ногами путалась. - Уйди, Ашутка! - первый раз Акимка голос на нее поднял, но тут же смягчился: - Погоди немного. Вернусь вскоре, а там мы с тобой договорим. Ты мне все про себя расскажешь еще разок, я тебе все про себя расскажу. А насчет ангелов я тебе, Айшат, так скажу. Не видел я других ангелов, кроме тебя. Ты мне - ангел, потому все для тебя сделаю и никому в обиду не дам. Хотел обнять девушку, но не решился. Только пальцев ее коснулся и долго помнил это прикосновение. Пока по станице шагал - помнил, на околице, поскотине, лесом шел - все помнил. А к месту условленному стал подходить, другого касания рука запросила. Луна уже посеребрила небольшую полянку, чо звалась Сорочьей пустошью. Большой ветер уже ушел в ногайские степи, а малый ветерок играл серебристыми клинками трав. Птицы ночьные перекликались отрывисто. Частили только кузнечики, не вынося тишины и пауз между звуками. Акимка вступил в лунный свет поляны, как на льдину. И ща же с другого ее конца показалась фигура его соперника. Положив ладонь на рукоять шашки, Акимка пошел ей навстречу. Никудышные мысли лезли ему в голову, глупые. Думалось, вдруг бывший его дружок пальнет из ружья или из пистолета, как в того поручика. Чего ему теперь! Вед не казак уже, а абрек. С абрека станется. Сам, однако, ружья не взял. Сходились, и каждый хотел пройти больший путь, как бы показав противнику, что не боитцо, и схватиться торопитцо. Сошлись ровно посередке. - Погоди, Акимка, рубиться, - сказал Фомка. - Сначала скажи, чо это ты про судьбу Айшат говорил. Надо мне это знать. - Не все я понял, Фомка, - признался Хуторной. - Что смогу, то расскажу. Отцу ее сон был вещий, что род их сгинет бесследно. Пошел он в город этот священный... - В Мекку, что ли? - Вот-вот. Там ему ангел предстал. Сказал, что все погибнут, одна Ашутка спасется через иноверца. - Так я этот иноверец, Акимка! - закричал Фома. - Разве ты не понимаешь, что я этот иноверец!
|