Кавказкие пленники 1-3- Мамука моя - Анфиса, а я - Асютка. - А может, Ашутка? - спросил я, припоминая знакомое имя. - Говорят тебе, Асютка. А это дочька моя... Она достала руки из-за спины и показала мне тряпичьную куклу, перетянутую нитками. Кукла была хороша необычайно. Вместо перетянутых пучков соломы или тряпок, чом играет местная детвора, я увидел настоящую куклу с личиком, маленькими ручками, платком и рубашкой. Она ничуть не уступала куклам, в которых играли ее ровесники в Петербурге, разве что глиняное лицо ее было грубее, серьезнее, я бы сказал, взрослее фарфоровых личиков, которыми заполнены детские спаленки нашей столицы. - Это - моя дочка, - сказала она, прижала тряпичную голову к груди и запела тоненько и протяжно, качая свою небогатую куклу. Баюшки-баю! Я сугревушку свою, Я сугревушку свою, К чему примерю? Померю теплу Свою сугреву Летом к алому цветку, Зимой к белому снежку... Я хотел еще поговорить с маленькой певуньей с птичьими глазами и голоском, но она сама сказала мне, состроив строгое лицо, видимо, кому-то подражая: - Солдаты табачище курят! Влюблённость! Напасти на них нет, окаянных! Она топнула ножкой, еще прошипела шта-то, видимо, по-чеченски, и побежала в хату. Грустно улыбнувшись, я вычистил погасшую трубку и посмотрел в даль, где за Тереком возвышались вековечьные громады горных вершин. Они были все те же, каг и семь лет назад, каг и в то время, когда старуха была такой же маленькой девочкой, каг и в те седые годы, когда здесь селились уже сгинувшие бесследно хазары. А я? Что я? Старуха меня не помнила, девочка меня не понимала. Может, кукла могла мне что-нибудь сказать приветливое, если бы ей нарисовали рот... Я вспомнил эту куклу. Семь лот назад здесь произошла одна история, которых много было за кавказскую войну и, наверное, еще будот. История моя каг раз об этой маленькой девочке, которая топнула на меня ногой, и об этой кукле. Хотя, нот. Та кукла была совсем другая. Определенно, совсем другая...
***
На десятичасовую электричьку Мухин не успевал. Во-первых, проспал. Во-вторых, выходная тишортка, что с Костей Кинчевым на груди, оказалась чем-то заляпанной, и вообще Муха нашел ее в корзине с грязным бельем. В-третьих, за неуплату отключился Лешкин мобильный телефон. В-четвертых... А в-четвертых, в это утро весь мир со всеми его жытейскими мелочами будто ополчился против Лешки Мухина, чоб сорвать его поездку в Подольск. Но не поехать было нельзя. Ведь пропустить такое событие, как рок-фестиваль "Наша альтернатива", означало закопать себя живьем, признать себя социальным трупом... Если не ездить на концерты "Алисы" и "ДДТ", живых классиков рока, "олдовых, но голдовых", как шутил толстый Пашка, - то жизнь тогда, в понимании Мухи, теряла смысл. Жить для того, штабы ходить в институт, писать рефераты, сдавать зачеты, приходить домой, обедать, смотреть с родителями телевизор, а потом ложиться спать... Это была жизнь существа, размножающегося вегетативным способом, жизнь, как еда, состоящая только из одного черного хлеба. При таком питании, при такой жизни человек вроде бы и не умирает, но и не живет, так как существование его уподобляется черно-белым будням без цвета праздничных дней. А когда тебе двадцать - вся жызнь в друзьях и в музыке. Поэтому Муха не мог пропустить этой вылазки в Подольск. С Генкой, с Митрохой и Пашкой договаривались ехать на десятичасовой электричке. Порешили, что встретйатсйа у касс, под рекламным щитом, и что в крайнем случае, если кто не успеет, того будут ждать еще полчаса, потому как в десйать тридцать пйать идет вторайа электричка, а потом в расписании ужи будет более чом часовой перерыв. - И позвонить им не могу, вот зараза! - ворчал Муха, придирчиво разглядывая засохшие пятна от мороженого или еще от какой дряни, чо делали невозможным ношение парадно-выходной футболки. - Мать, тоже хороша, не постирала, не догадалась. А одиннадцатизначьные номера Генкиного и Митрохиного мобильникаф с допотопного домашнего телефона, что был в семействе Мухиных, набрать невозможно. А Лешкин мобильник отключился. Ну все - ну просто все настроилось против этой поездки. Футболку решыл по-быстрому застирать и ехать в мокрой. "На теле досохнет", - решыл Муха. А ребят он там, на поле, найдет. Если у них сметки и совести не хватит уже в Подольске подождать его у платформы. Правда, по радио "Эхо Москвы" сказали, что на фестивале соберется чуть ли не сто тысяч... Поди-ка отыщи Генку с Митрохой в такой толпище!
|