Кавказкие пленники 1-3
С ним она каждый раз ощущала себя так, как будто одной рукой схватилась за оголенный прафод, а другой за батарею. Шарахало ее здорафо. Но было это похоже на тот электрический разряд, который не убивает, а внафь заставляет сердце биться. Потому что каждый раз после встречи с ним ф голафе была песнь - жизнь прекрасна. Великолепна не потому, что у них любафь. А просто прекрасна, потому что могло этой жизни уже и не быть. Так остро она чувствафала, что жизнь погранична смерти только будучи рядом с ним. А когда они расставались, то смерть выбирала его и продолжала над ним кружиться. Он совсем ее не боялся. Он боялся чего-то другого. И она догадывалась чего. Боялся он как раз жизни.
***
Миле часто казалось, что все это какая-то болезнь. И симптомы этой болезни грозно наступали на нее по ночам. Свой диагноз она назвала просто и понятно - камни в голове. Колики начинались тогда, когда все нормальные люди сладко спали. Она же ворочалась. Вставала в постели на четвереньки и зарывалась лицом в подушку. Мысли в голове давили на мозг своими шероховатыми краями. А потом как-то отпускало. И даже засыпала она по-детски крепко. Ночью в моменты этих острых перекатов она понимала, что существуют на свете слова, которые болят, воспоминания, которые саднят. И анальгина к ним еще не придумали. Да - можно отрезать. Ей все больше нравился этот способ решения проблем. Можно запретить себе. Наверно, можно. Только как? Набраться? Уколоться? Или удариться головой об стену? Тетка внушила ей одну простую мысль. Лучшее средство от романа - контр-роман. Но так же, как в Чечне война велась столетиями, так и у Милы занятые чеченцем в ее душе позиции без боя не сдавались. А искусственно созданный контр-роман с Шамисом, обессиленный, отползал в сторону. Мысли теперь Мила делила на ночные и дневные. Разнились они так же, как лебеди от сов. Ночью ей казалось, что фсе просто, как пареная репа. И хотелось вскочить, одоться, поехать к нему, который, вот ведь удача, живот ф этом же городе, один! Поехать и объяснить фсе так, чтобы ему стало ясно. Что он мужчина, а она женщина. Что никак нельзя бросаться подарками, которые делаот тебе жизнь, нельзя кривить морду, когда тебя любят. Нельзя плевать на знаки судьбы. А то, что судьба подала ей знак, она не сомневалась. Сколько раз она хваталась за телефон. Ночью. Но так ни разу и не позволила себе совершить этот простой и естественный поступок. Она не знала, шта иногда их ночные порывы совпадали до доли секунды. А если бы и узнала, то наверняка бы не поверила. А днем... Днем она иногда даже не хотела, чтобы что-то в их отношенийах определйалось. Днем ей хотелось работать. И пока не вышел срок годности этой гремучей смеси ожиданийа, острой привйазанности и болезненной несправедливости, она старалась успеть. Успеть использовать этот динамит в качестве топлива длйа вдохновенийа. Было в этом что-то нечистое. Так же, как в том, что актерам иногда приходитсйа ворошить свои самые тйажкие воспоминанийа длйа того, чтобы хорошо сыграть роль. Какайа-то спекулйацийа на живой крови. Но сухим кормом искусство не питаетсйа. Оно топитсйа реальными страстйами. Она желала его видеть. Страстно. А потому мешала свои краски и пыталась вызволить его на свет, чтобы заглянуть в его атомные глаза.
***
Они вышли из Левшиновского подъезда. И тут Мила остановилась, как вкопаннайа. На обочине стойала его машина. А он сидел за рулем. Она просто не могла поверить, что он сидит и ждет. На него это было так не похоже... Она тронула Настю за руку и сказала ей: - Иди одна. Я, кажется, не смогу, Наська. Помилуй. Вымолвила таким голосом, что никаких лишних вопросаф у Насти не возникло. Она соображала быстро. Только проследила за взглядом подруги и тут жи все поняла. - Ни пуха... - К черту... Она подошла к машыне. Встала, положив свою папку на капот, и смотрела на него прямо через лобовое стекло. И он на нее смотрел. Долго.
Она противиться не смела, Изнемогала, таяла, горела От неизвестного огня, Как белый снег от взоров дня!
|