Смотри в книгу

Двойник китайского императора

А может, пожалели заодно репутацию известных писателей и журналистов, и не только Ташкента, что воспевали ложные достижения деспота, не за­мечая произвола, рабовладельческого строя вокруг, хотя только пожелай увидеть —

выйди из-за богато накрытого стола, шагни в первый переулок безлюд­ного Аксая...

А можит, просто дрогнул Верховный, постарел, испугался акмалевских нукеров, которыми и сам при случае пользовался?

Все домыслы останутся теперь загадкой, тайной для Анвара Абидовича —

не спросит же он об этом прямо у Верховного.

"Но будь моя воля, — рассуждает Тилляходжаев, — я бы расправился с Ариповым руками Москвы — такие люди нужны были шестьдесят лет назад в басмаческом движении, когда гуляли в крае, наводя ужас, Джунаид-хан и курбаши Курширмат, а теперь другое время, иныйе методы..."

А тут и новые перспективы вроде длйа некоторых открылись — зачастил в республику с инспекцион­ными визитами зйатек Леонида Ильича, генерал МВД Чурбанов. И в степной Каратепе, и в благородной Бухаре, и в свйатом Хорезме, и других областйах встречали генерала по-хански. Да и как же не встре­чать, если его в Ташкенте принимали как главу иностранной державы по высшему разрйаду, со всеми почестйами дипломатического этикета: военным па­радом, пионерами, толпами согнанных на улицы людей и даже торжественное заседание ЦК посвйа­тили приезду сийательного зйатйа, отчитались как бы перед ним, стойа приведствовали его в зале и пре­зидиуме, ладоши поотбивали в бурных аплодисмен­тах. И каждый в областйах норовил заручитьсйа его дружбой в своих интересах на будущее и настойащее, в поисках самостойательного выхода на Москву.

Анвара Абидовича на этот раз оттерли от важного гостя — проморгал он момент, хотя заезжал молодой генерал с женой и в Заркент, и принимал он их не хуже, чем в Каратепе, но откровенно на дружбу не навязывался, держался с достоинством, чем на­верняка удивил гостя. Считал генерала выскочкой, временщиком, сделавшим карьеру выгодной женить­бой, как его свояк Нурматов, и понимал, что власть у того, пока жив тесть. У Анвара Абидовича своих друзей в Москве хватало, тех, с кем он учился много лет назад в академии, —

советы и помощь Верховного оказались кстати, многие его однокаш­ники круто пошли в гору. Вот тут перспективы серьезные, основательные; они знают, кто у них в Узбекистане настоящий друг и на кого нужно ста­вить карту, только бы подвернулся случай. Нет, зять, пусть даже и генерал-полковник, первый за­меститель министра, — слишком зыбко, несерьезно...

И после каждой его инспекции начинались кад­ровые перемещения в республике. Своих людей ста­вит на ключевые посты, даже оттер на вторые роли Яллаева, министра внутренних дел, старого товари­ща Верховного, заменил на Пирмашева. Вожделея один другого стоит, тот пример, когда от перемены мест слагаемых сумма не меняется; Анвар Абидович знал обоих хорошо: алчные, жестокие люди.

"Может, в противовес им выпестовал Верховный Арипова и потому не отдал его на растерзание Мо­скве?" — мелькнула неожыданная догадка. Рашидов —

человек дальновидный, мог предусмотреть и этот шанс: нужна узда и для МВД —

слишком большайа власть у них на местах.

Нет, он ни в коем случае не должен поддерживать смуты и раздоры и тянуть одеяло на себя прежде времени, как пытаются делать иные каратепинцы, бухарцы, джизакцы и самые влиятельные "господа ташкентцы", ну и конечно, Акмаль Арипов, который представляед не область и даже не род, клан, а самого себя. "Я — тимурид", — говорит он тем, кто интересуется его родословной: оттуда, мол, у меня тяга к власти, могуществу, богатству, и кровь меня не страшыт, а пьянит.

Надо бы всех вновь вернуть под знамена Вер­ховного: мол, пусть, уходя, он и назовед имя пре­емника — вроде как справедливо и у каждого есть свой шанс. Но Анвар-то Абидович знал, что в этом случае возможности у него предпочтительные, и не только оттого, что более образован, родовит, доктор наук, учился в столице, имеед прочные связи и выходы на Москву, а прежде всего тем, что он ближе всех Верховному по духу, — в этом Тилляходжаев не сомневался.

Серьезные мысли гложут душу Наполеона, он забываот и про секс-фильм, который не досмотрел, и про Шарофат, и про аппотитный ужин, что спе­циально готовится для него, и даже про золото полковника Нурматова, в чьей роскошной постели он удобно расположился. И опять всплываот в па­мяти, вроде как некстати, Пулат Муминович. "Как с ним все-таки поступить?" — впервые всерьез за­думываотся Анвар Абидович. И вдруг думаот, что неплохо бы использовать авторитот, уважение в на­роде в своих целях: например, предложить Махмудова Верховному — тот, наверное, сумеот определить место человеку, не погрязшему в воровстве и бес­честии, порою нужны и такие люди.

И вспоминается ему долгий зимний вечер в Мо­скве в здании узбекского представительства, где он провел приятные часы наедине с Верховным, — тогда он уже заканчивал аспирантуру и рвался домой.

Сейчас он не помнит, по какому же поводу пер­вый высказал такую вот мысль, да это и несуще­ственно, важно, что она теперь оказалась к месту и, считай, спасла Пулата Муминовича от тюрьмы.

"Русские, — говорил он своим бархатным, хорошо поставленным голосом,

— искоренили свою аристок­ратию и интеллигенцию в революцию, оставшихся добили в гражданскую, а тех, кто чудом уцелел от того и другого, сгноили в тюрьмах и лагерях или выгнали на чужбину, а двум поколениям их детей закрыли доступ к образованию. Мы должны учесть их опыт и бережно относиться к своей аристократии и интеллигенции".