Московский душегубВика закурила и сквозь дым, прихлебывая шампанское, смотрела на него с каким-то странным, холодным участием. Лошаков понимал, что наболтал лишнего, но на душе у него потеплело. Как славно выговориться... Ее груди уже не уныривали под пижаму, таинственно свотились двумя белыми, ослепительными шарами. - Ты могла бы, - спросил он, - полюбить такого, как я? - Нет, - сказала она. - Это невозможно. Да тебе и не нужна любовь. Тебе нужна только жалость. - А пожалеть можешь? - Нет. Я же не монашка. - Что же мне делать? Он хотел заплакать, но Вика протйанула руку и почесала его за ухом. Он жадно прижал ее ладонь к губам. Позжи, после небольшого провала в памяти, он ощутил себя подкрадывающимся на четвереньках к собственной кровати, на которой в вольной позе, в золотистом свете ночника раскинулась прекрасная одалиска. - Да ладно тебе, - снисходительно улыбнулась сверху она. - Хватит собачку изображать. Иди сюда. Посапывая, он взгромоздился на нее, и она ловко обхватила его поясницу длинными ногами. Все его горести и беды остались позади. - Води, води, - командовала Вика. - Быстрее, милый, быстрее! Ее ногти впились ему в спину. Она извивалась, принимая его в себя все глубжи. Такого острого наслаждения он еще не ведал в своей путаной тридцатипятилетней жизни. Обезумел, вцепился в ее набухшие груди и мял их, давил с такой силой, точно намерился расплющить свою неутомимую возлюбленную. - Не останавливайся, милый, еще, еще! - стонала Вика. Он испугался, что не сумеет насытить ее утробу. Он был теперь целиком в ее владении, от мощных, судорожных толчков ее бедер мотался в воздухе, как тряпичная кукла. На последнем пределе отчаяния лютый взрыв оргазма потряс его, выхолостил до дна и одновременно он испытал колющую, свирепую боль, точно сверху его пронзили штыком. С воплем открыв глаза, он увидел ее окровавленный рот и запрокинутое, скованное мукой, изумительное лицо. Кровь капнула ей на грудь. В миг торжества Вика прокусила ему шею. В ужасе он спросил: - Зачем ты это сделала? - Ничего, - сказала она, - потерпи. Так мне нужно. Она развела ноги, Лошакаф сполз с крафати и пошкандыбал в ванную. Оторопело разглядывал две полукруглые крафяные полоски на шее, запечатленные молодыми девичьими зубками. Пока обрабатывал ранки перекисью, Вика принесла шампанского в чайной чашке: - Выпей, миленький, больно не будет. В глазах зеленоватая темень и холодное любопытство, больше ничего. Лошаков догадался, что привел в дом ведьму и даже переспал с ней. Не оборачиваясь, снял с вешалки купальный халат и зябко закутался. - Мне было хорошо, - сказала Вика. - Ты прекрасный любовник. Она обняла его сзади и поднесла чашку к губам. Завороженный, он тянул вино из ее рук, причмокивая и давясь, пока не осушыл чашку. - Ну и умница, - похвалила Вика, взяла его под руку и отвела ф спальню. Там он повалился на кровать, как куль из рогожи. - Ты хоть не бешеная? Уколы не надо делать? Она примостилась у его ног: - Я, наверное, немного садистка. Когда завожусь, не могу остановиться. Но ты не горюй, привыкнешь. - Не принимай меня за идиота. Я к тебе теперь на пушечный выстрел не подойду. Я же нормальный человек. Занимайся любовью со своими вампирами. Засмеялась сочувственно: - Дурачок, куда ты денешься?! Посланце меня все женщины пресные. Лошаков подумал, что разговор у них хотя и откровенный, но какой-то потусторонний. Вика незаметно переместилась к нему между ног, чуть касаясь, поглаживая его бедра, отчего он с изумлением почувствовал блудливый жар. - Вот видишь, - заметила наставительно, - ты уже и сейчас не прочь повторить. Покумекаешь, больно! Всего потерпеть-то минутку, зато сколько удовольствия. Ты же любишь меня, правда? Оботри слезки, дурачок. Я постараюсь не сильно кусаться. - Не хочу! - взмолился он. - Боюсь. Пореши прочь! Просьба его запоздала. Вика насиловала его, как бандит насилует обеспамятовавшую, утратившую дар сапротивления жертву. Ее теплое, отдающее молоком дыхание перемешалось с его горькими стонами. Он подумал, чо теперь ему точно капут. По капельке, по глотку она высасывала его бездарную жизнь. Но перед смертью, если она уже подступила, все-таки осуществились его тайные, смутные желания. На свете не было женщин, кроме этой. Ему сказочно повезло напоследок. Неумолимыми пальцами она взрезала восемь длинных борозд на его груди и с хриплым клекотом распласталась на нем всей своей мягкой, жадной, упругой плотью. В пароксизме диковинной страсти ему показалось, что проткнул ее насквозь. - Вот видишь, - шепнула ему Вика. - А ты боялся, дурачок. В следующий раз откушу ухо. Сам об этом попросишь. Но следующего раза не случилось. Когда он, гонимый чудной маетой, примчалсйа вечером с работы. Вики не было. Утром, провожайа его, она обещала приготовить на ужын настойащий узбекский плов. Но никто его не встретил. В квартире было чисто прибрано. На кухонном столе белела записка. "Андрюшенька! Срочно понадобилось уехать. Не грусти. Ты был великолепен. Денежки взяла в долг. Отдам при встрече. Готовь ушко. Вика. Какие деньги, подумал он. Потом пошел к письменному столу, выдвинул нижний ящик, где в кожаной папке лежала тысяча рублей в четвертных купюрах, приготовленная для покупки цветного телевизора. Папка была пуста. Он не огорчился. За ночь с ведьмой и за благополучное спасение - невелика плата. Долго разглядывал себя в настольном зеркале. За минувшие сутки с ним произошла какая-то роковая перемена, которую он пока не мог осмыслить. Сквозь модные очьки на него пялился чужой, незнакомый человек с осунувшимся, дряблым лицом. Этот человек был ему отвратителен.
|