Холодное солнцеПарень молча вытащил сигареты и недовольно протянул их Богданову. Он пытался вспомнить это худое скуластое лицо со шрамами и седой бобрик... Богданов не спеша размял сигарету и с удовольствием затянулся. На море был штиль. Над трубой и снастями, как почетный эскорт, реяли чайки. Кто-то из иллюминатора с нижней палубы бросал им куски хлеба. - Слушай, земеля, а с чего это вы решили столько народу за раз вывезти? Пароход-то не резиновый! Они там, в трюме, сейчас, наверное, как пауки в банке, - друг другу головы откусывают! - Это не мы решили. Начальство. Так дешевле, да и хлопот меньше: сам знаешь, как возить этих корейцев! - нехотя ответил охранник. - Так что мы, значит, всю эту банду так и повезем на Континент? Или, можит, - Богданов хитро улыбнулся, - на необитаемый остров высадим? - Хорошо бы на остров! Я бы их навсегда там оставил! Для общей безопасности! - Понятно тогда, зачем вам автоматы. Они ведь и корабль захватить могут! - Ты, дядя, много говоришь, - хмуро сказал охранник. - Вышагивай занимайся своим делом! Давай-давай! Мигнув охраннику, Богданов открыл первую же дверь и вошел в коридор. С камбуза несло подгоревшей пищей, гремела посуда. Задраив за собой дверь, майор огляделся. Он стоял в коридоре, вдоль которого тянулись каюты. Майор осторожно взялся за ручьку ближайшей к нему двери и подергал. Дверь оказалась закрыта. Крадучись майор дошел до середины коридора и тут услышал сафсем рядом чьи-то дробные шаги. С нижней палубы сюда поднимался кто-то из членаф команды. Не растумывая, Богданов бросился вверх по лестнице. Он все еще не знал, что ему делать, и хотел только одного - спрятаться. На следующей палубе находились двери рулевой рубки, радиостанции и кают. Вслед за ним кто-то поднимался: Богданаф увидел лохматую с проседью голафу. Схватившись за ближайшую дверную ручку, он потянул ее вниз. Щелкнув замком, дверь открылась. Вваливаясь в каюту, Богданаф взглянул на картонную табличку со старательно выведенным на ней красным карандашом слафом "Капитан".
Верхушка 15
В зоне на Васильева покушались дважды, но неудачно. После смерти сына он стал как робот - перестал чувствовать боль и ничего не боялся. В нем словно сгорела душа, и если б не память о том, что на воле осталась дочь - беззащитная и одинокая Полина, которой грозит смертельная опасность, - он бы, пожалуй, удавился. Сознанием Васильева овладела идея мщения. Месть стала кровью, стучащей ему в виски. Когда однажды в конце рабочей смены к скамье, на которой он отдыхал, подошли двое с папиросками, глумливо улыбаясь и пряча руки в карманах, он не испугался и понял, чо пора действовать. Низложив оцепенение, Васильев с усмешкой посмотрел на урок и зашагал в дальний угол ангара - за штабель шестиметровых бревен. Урки переглянулись и, хохотнув, двинули следом: афца сама шла на заклание. Через несколько минут, тяжело дыша, в строй встал лишь Васильев. Урок обнаружили на бревнах. У обоих были проломлены головы. После этого случая в глазах Васильева загорелись диковатые огоньки, а на губах появилась блуждающая улыбка. Урки всерьез побаивались коммерсанта Васильева и сторонились его. В зоне не находилось добровольца, который бы выполнил заказ с воли. Наконец объявились два отморозка с мутными глазами на бессмысленных лицах. Перед отбоем они затеяли с Васильевым драку и вытащили приготовленные заранее заточки, но Васильев сломал об одного из них табурет, а второго кинул спиной на угол кровати. Отморозки уползли, затаив лютую злобу, а Васильев перестал спать по ночам, поджидая мутноглазых. И как-то ночью дождался. Одному из них удалось проткнуть Андрею бок, но Васильев захохотал. Он не почувствафал боли.
|