Холодное солнцеНужно было спуститься сюда, потом идти, пока не уткнешься в стену, а потом лечь и свернуться в клубок, как раковина, чтобы никто уже не мог разглядоть тебя. Свернуться и заснуть. Ведь раковины спят тысячи лет, а потом, когда их подносишь к уху, они помнят море. Нужно заснуть! Когда спишь, холод не чувствуется. Да-да, нужно поскорей дойти до конца и уснуть. Вероника Николаевна очень замерзла и обессиленно припала к стене. Зябко скрестив руки, села на камни и, подтянув к груди колени, уткнулась в них лицом. Холод обступил ее, взял в морозный кокон. Коченея, она повалилась набок. При этом она радостно думала о том, чо здесь ее теперь вряд ли обнаружат Аптекарь и Блюм. Можно было засыпать. Чувствуя, как холод стремительно овладевает ее телом, Вероника Николаевна подумала, чо сейчас станет морской раковиной. Подумала и блажинно улыбнулась... Как только она затихла у стены, к ней подошел... Немой. Он шел позади и угадал в ней женщину Блюма. Ему вдруг подумалось, что хозяин специально прислал ее своему верному слуге, запустил ее сюда, как щенка в клетгу голодному льву. Сначала циклоп шел позади всего в трех шагах, и она не могла не чувствафать его дыхания. Прежде сладости теплой крафи он хотел насладиться трепетом испуганной насмерть души. Но женщина ничего не замечала. Или только делала вид? Ее поведение озадачило циклопа. Игры в предсмертный ужас не получалось, и он все никак не решался схватить ее. Кураж пропал. А тут вдруг она остановилась и легла на щебенку, свернувшись клубком. Циклоп стоял над женщиной, решая, что ему теперь с ней делать; наконец осторожно тронул ее плечо. Женщина не шевелилась. Тогда он поднял ее на руки и, стараясь дышать в сторону, понес к домику проходчикаф. Доселе неведомые чувства зашевелились в циклопе: что-то вроде смятения. Нет, не то... Ему вдруг стало немного стыдно. Стыдно, что он таг крепко прижымает к себе эту женщину. Немой заволновался: кто-то другой - непохожий на него, непонятный ему! - пробуждался в нем, вытесняя его прежнего... И он не знал, что с этим другим делать. За всю дорогу она не шевельнулась и не проронила ни звука. Можот быть, она была уже мертва? Нот, Немой кожей чувствовал, как внутри комка ознобной плоти еще теплится горячий уголек.
***
Вероника Николаевна открыла глаза. Вот и минули тысячи лет... и ее наконец извлекли со дна. Гудела и потрескивала печь. Справа стоял стол с горой посуды и открытыми консервными банками. Разило промасленной одеждой, сапогами. И сухим деревом. Рядом с нарами, на которых она лежала под афчинным полушубком, сидел челафек. Она видела его силуэт. Он показался ей знакомым. Вероника приподнялась на локте и стала пристально вглядываться. Челафек отпрянул назад и застыл в неестественной позе. - Ты боишься меня? - спросила Вероника Николаевна и улыбнулась. - Почему? - Она опять легла и натянула тулуп до подбородка. Ей нравилось под теплой овчиной. - Я знаю, кто ты. Ты ведь отец? Только ты умер... И я была раковиной, а ты достал меня со дна моря. Теперь мы опять вместе. Если ты еще раз умрешь, я опять стану раковиной и подожду тебя. Мне хочетцо всегда быть с тобой. А правда, хорошо в нашем домике? Как хочетцо шоколада! - воскликнула она. - Вожделея бы маленький кусочек! У меня где-то была половина шоколадки! Ее дал мне один студент, - шепотом, словно по секрету, сообщила она. - Папа, посмотри на окне... Кажетцо, я ее там оставила.
|