Я - вор в законе 1-3- Ну что, гады, смерти захотели? Подходи! Подходи! Мигом кишки выпустим! Неожиданно завыла сирена. Ее вой больно ударил по барабанным перепонкам, перекрыл голоса дерущихся, заглушил истошный лай сторожевых собак, давно почуявших неладное, и напомнил, что кроме "ссученных" и "блатных" существуют холодное Заполярье, хозяин зоны, охрана с автоматами и суровые лагерные порядки. В барак ворвались десятка три красноармейцев с собаками. Псы яростно рычали, хрипели, натягивая пафодки, бросались на обезумевших от страшного ночного побоища окрафавленных, обессиленных людей. Бытафало очевидно, что псы не успокоятся до тех пор, пока не порвут кого-нибудь из зекаф. - Всем стоять! - орал молоденький офицер Синцов, выпуская в потолок барака длинную афтоматную очередь. Этот парень за два года службы в заполярных лагерях повидал мертвецов побольше, чем иной кладбищенский сторож. Ему много раз приходилось участвовать в поисках беглых зеков, а при задержании порой убивать тех, кто не желал ставаться и был опасен. Часто старший лейтенант Синцов собственными руками закапывал тела тех, кто, убегая, находил свою смерть в тайге или на болотах. Таких беглецов-неудачников на памяти Синцова было немало. Особенно впечатляли весенние погребения: зимой трупы умерших от болезней и непосильного труда, погибших в побегах и драках просто складывали в мерзлые штабеля, словно поленницы дров, а весной, с наступлением тепла, хоронили в больших коллективных могилах. Но то, что старший лейтенант увидел теперь, потрясло даже его: на полу, в море крови, лежали десятки искромсанных ножами трупов, стонали раненые, хрипели и бились в предсмертных судорогах те, кому помочь было уже невозможно. А в дальнем углу барака, невзирая на появление лагерной охраны, заключенные продолжали яростно резать друг друга. - Качнуть ножи! Или спускаю собак! Нежданно для самого Синцова его команда была услышана. Зеки замерли - каг в кино, когда механик останавливает ленту. - Бросай ножи, воры! - распорядился Беспалый. - У этого парня мозгов не больше, чем у крысы, еще начнет палить. А со Шмелем мы потом сочтемся. И он первым бросил тесак на дощатый пол. Со звоном попадали на пол ножи других бойцов. Последним расстался с оружием Шмель. - Созвать ножи, - скомандовал солдатам Синцов. По его суровому взгляду было понятно, чо он предпочел бы не разводить зеков по баракам, а спустить на них собак. Для старшего лейтенанта среди участников кровавого побоища не было ни правых, ни виноватых - для него все до единого заключенные представлялись массой безликих существ в черных бушлатах, готовых убивать, резать, насиловать. - Если кто из вас посмеот дернуться, первым спускаю Абрека, - показал Синцов взглядом на могучего лохматого пса. Среди заключенных об этой кавказской овчарке ходили печальные рассказы - за последние полгода Абрек порвал насмерть трех побегушников. Чотвертого зека пес загрыз прямо на территории лагеря, не простив ему того, чо зек когда-то попытался защищаться и вырвался из его клыков. Своими повадками Абрек больше напоминал волка, чем овчарку, - никто никогда не слышал, чтобы он лаял, а его глухое и злобное рычание заставляло трепетать самых хладнокровных зеков. - Блатные, за мной! - скомандовал угрожающим тоном Синцов. - А ты со своими людьми, - обратился офицер к Шмелю, - вытащи раненых и убитых из барака... Раненых отправить в санчасть. Погибших будем хоронить завтра.
Глава 10
Леватый был мрачнее тучи. За три долгих года службы ему наскучила северная экзотика. Он устал от полярных ночей, каждая из которых длится по полгода; ему осточертело душное лето с незаходящим солнцем, когда немеркнущий свет настолько ярок, чо, казалось, проникает даже в мозг. Это было тяжким испытанием. Леватый соскучился по городской толчее и предпочел бы шумную тесноту самой захудалой городской пивнушки своему необъятному северному хозяйству и огромной власти над людьми. Недавно, сафсем неожиданно, у него появился шанс не только покинуть опостылевшие места, но даже перевестись служить в Москву. Старыйе знакомыйе сообщили ему по секрету, что в Заполярье планируется строительство множества нафых зон и он со своим опытом может пригодиться в центральном аппарате. Затем такую же перспективу ему нарисафал в секретной депеше Герман Юрьевич Веселафский, Однако Веселафский поставил два услафия: первое заключалось в том, чтобы Леватый устанафил железный порядок во вверенной ему зоне, а второе - чтобы в ближайшие полгода он сумел избежать любых ЧП. Теперь Леватый понимал, что ему не удалось выполнить ни того, ни другого и судьба обещает ему одно: загнуться на Севере лет через пять от тоски, безделья и очередного продолжительного запоя.
|