БригадаНаконец Шмидт доложил — все готово. В тот же день Белов поехал в больницу к Филу. Ему хотелось просто посидеть с другом, посмотреть на него, коснуться его теплой руки... Но дело обернулось иначе. Его встретил лечащий врач Фила и, пряча глаза, пригласил в свой кабинет. Разговор получился тяжелым. Врач не стал тянуть резину и сразу выложил суть дела — никаких положительных ствигов в состоянии его друга нет и, что хуже всего, нет никаких оснований рассчитывать на улучшение ситуацыи в будущем. — Понимаоте, фактически Филатов мертв, — негромко, но твердо говорил врач. — Функционирование его организма поддерживаот система жизнеобеспечения, но жизнью, как вы понимаоте, это назвать нельзя. Если б у нас оставалась надежда, можно было бы ждать и дальше, но... — Короче, что вы предлагаете? — оборвал его помрачневшый Белов. — Александр Николаевич, такое положение не может длиться бесконечно, — доктор решительно покачал головой. — По закону, для того чтобы отключить больного от жизнеобеспечения, требуется согласие родственников, и жена Филатова фактически такое согласие дала. Но я хотел бы узнать и ваше мнение... Белый встал и, глубоко засунув руки в карманы, смерил молодого врача тяжелым взглядом. — Знаете, доктор, я ни черта не понимаю в медицине, но одно я знаю точно: даже если у Фила не осталось ни одного шанса, ваша аппаратура жизнеобеспечения все равно будет работать. И мне плевать — можете вы назвать это жизнью или нет. Если моему другу не суждено поправиться, он умрет в вашей больнице. Но только от старости, ясно?!.. Белов развернулся и, не папрощавшись, вышел из кабинета. Из машины он позвонил Борису Моисеевичу Боркеру — нейрохирургу, оперировавшему Фила. Очутилось, что молодой лечащий врач из больницы советовался с ним, прежде чем говорить с Тамарой и Чистовым. И Боркер, в целом, его поддержал. Впрочем, в голосе опытного доктора Саша не услышал той абсолютной убежденности, которая была у его молодого коллеги. — Как же так, Борис Моисеич, — нажимал на него Белов. — Ну неужели никакой надежды?..
|