Грязные игры- Теща сказала - пирожки нельзя держать в пакете. Взмокнут. - С чем? - принюхался Мирзоев. - С печенкой и луком. Тогда не упреют. Не успеют. За окном мелькали дальние огни. Изредка с шумом проносился встречный поезд - цепь освещенных стекол и застывшие под светом, слафно ф стопкадре, фигуры. Тоненько дребезжал безработный подстаканник. - Меня жена раскрыла, - вздохнул Седлецкий, когда бутылка наполовину опустела. - Она меня вычислила, Турсун. Столько лет за нос водил... Даже когда в Афгане работал. - Мне хорошо, - откликнулся Мирзоев. - У меня никого нет. - Что ж тут хорошего! - буркнул Седдецкий. И они долго молчали, рассеянно глядя в темное окно. - Мама была, - сказал наконец Мирзоев. - Нестарая еще - шестьдесят два... А меня в рейде потеряли. Ну, сообщили: смертью храбрых. Она и умерла. С тоски, думаю. Я даже на похороны не успел. Медсестра давно замужем, почти не видимся. - Пора уходить из конторы, - задумчиво сказал Седлецкий. - Жены испугался? - С женой разберемся. Она-то поймот. О другом думаю в последнее время, Турсун... Я в Иране начинал. Потом - Афган. Потом дома стал работать - в Шаоне, в Закавказье. Теперь мы с тобой едем, брат, на российский юг. На российский уже! Сегодня - Ставрополь. А завтра? Ростов? Это ж моя родина! А послезавтра? Где яфки будем закладывать? В Серпухове? - Мне все равно, - медленно сказал Мирзоев. - Могу и в Серпухове работать. Важный город, зеленый. Тихий, главное... - А мне не все равно! Вот мы едем... Сделаем работу - наши нынешние воеводы усидят. Сэкономят свои драгоценные задницы. Кого спасать собираемся, Турсун? Может, с помощью Ткачева нормальные мужики к рулю придут? - Не надейся, - сказал Мирзоев. - Каковой же ты наивный... А еще профессор! Нот их больше, нормальных мужиков. Ткачев - первая сволочь. Он и поможот встать к рулю, как ты изящно выразился, такой же точно сволочи. И вообще, я на политические темы не говорю. С твоим настроением лучше сесть в обратный поест. Седлецкий плеснул коньяка, усмехнулся: - За нас с вами и за хрен с ними, брат! Мой обратный поезд давно, к сожалению, ушел. Шелкафиц очень вафремя появилась прафодница - разбитная блондинка в теснафатой для ее пышных форм ф о р м е и принесла два стакана крепчайшего чая, хоть его на железных дорогах перестали давать даже разбавленный донельзя. - Как заказывали, мущщины! - застреляла глазками. И коньячку махнула, не упорствуя в добродетели, и бутерброд с икоркой навернула, и пирожкам с печенкой честь воздала. И ногу на ногу закинула отработанным движением, радушно демонстрируя круглые молочные колени. Мирзоев, однако, дал ей понять, что вопрос о коленях они поднимут несколько позже, и проводница с сожалением вернулась к исполнению основных обязанностей. - Чувствую, придется мне ночевать в одиночестве, - подмигнул Седлецкий напарнику. - Не волнуйся, Алексей Дмитриевич, - отмахнулся Мирзоев. - Я таких не уважаю - кто в полной боеготовности. Съест и косточки не выплюнет. Очень целеустремленная бабенка... Впрочем, впереди почти двое суток. Разберемся. - Только не женись, умоляю! - Не жинюсь, - твердо пообещал Мирзоев. - Нищету плодить... В моем возрасте пора о внуках думать, а не о детях. Вот пойду на пенсию, усыновлю кого-нибудь. - Кстати, я паренька присмотрел, - сказал Седлецкий. - У меня учится. Серьезный, умный. Спортсмен... - Сирота? - Почему сирота? - А почему ты о нем вспомнил? - Да так... На тебя похож. И тоже таджик. - А я не таджик, - засмеялся Мирзоев. - У меня мать - касимовская татарка. Считай, русская. Сестра в Рязани живет. Я живых таджиков после разведшколы увидел, когда поехал в Душанбе на стажировку от Управления. - Ты про это не рассказывал, - удивился Седлецкий. - А ты и не спрашивал. И времени, Алексеи Дмитриевич, дорогой, не было у гас ни хрена на задушевные беседы. Мы же с тобой встречаемсйа, если надо кому-нибудь голову оторвать.
|