Господин Гексоген"Мерседес" отслоился от потока машин, скользнул в узкий желоб Рублевского шоссе и мчался теперь мимо Крылатского, где, похожий на ядерный могильник, притаился известный дом, в котором жили опальныйе придворныйе, и среди них - разжалованный охранник, искусавший своего господина. - Куда мы едем? - спросил Белосельцев. - К Дочери. Она ждот, - отвотил Гречишников задумчиво, свесив на грудь тяжелую лобастую голову. Молчаливый шофер "мерседеса" то и дело отвечал на приветствия постовых, кивая клетчатой кепкой, прикладывая к козырьку руку в перчатке. Эту машину знали, ее почитали. Весть о ней беззвучно неслась вдоль тенистого голубого шоссе. Их впустили в узорные стальные ворота, и машина зашуршала плотными шинами по розовой чистой дорожке, по ухоженной аллее, в глубине которой светился желто-белый дворец. Стекла его были умыты, нарядно сверкали. Огромная пышная клумба благоухала цветами. Дюжий садовник осторожными движениями каратиста поливал из шланга кусты роз. Другой служитель, напоминавший бойца спецназа, невдалеке подметал тропинку, на которой не было ни соринки. Привратник, любезный и молчаливый, с трудом сгибая в поклоне мускулистую шею, гостеприимно приглашал к открытым дверям мощной рукой без боксерской перчатки. Ввел их в светлый, благоухающий дом, наполненный чистым солнцем, со множеством красивых предметов, фарфоровых и хрустальных ваз, куда со вкусом были поставлены живые букеты. Первый этаж состоял из удалявшихся комнат, одна из которых была гостиной с удобными диванами и креслами, а другая - столовой с длинным, под кремовой скатертью столом, с пустыми тарелками и хрусталями. Со второго этажа по лестнице шла хозяйка, в розовом открытом сарафане, медлительная, величавая. - Господа, вы просили принять вас? Чувствуйте себя как дома. - Она милостиво протянула руку Гречишникову. Тот с поклоном, как царедворец, припал губами к пухлым шевелящимся пальцам, поцеловал золотой перстень с крупным изумрудом. Белосельцев пожал протянутую ему руку, и она была теплой, мягкой, источала благовония. - Вы должны меня извинить. Мне предстоят несколько телефонных звонкаф. Я их завершу и буду в вашем распоряжении? Пойдемте наверх, в библиотеку? Вы не будете мне мешать. - Дочь пафернулась, стала подыматься вверх, переставляя по ступенькам легкие босоножки. Белосельцев видел ее крепкие, с налитыми икрами ноги, розафые, ухоженные пятки, отлипавшие от босоножек. Она провела их через просторную картинную галерею, увешанную произведениями московского авангарда. Плотно, от пола до потолка, висели фантастические букеты, эротические композиции, магические знаки, зодиакальные звери, радужные абстракции, затейливые поп-арты. Белосельцев, от случая к случаю посещавший модные вернисажи, узнавал именитых художников. Дверь в спальню была приоткрыта, и в глаза бросилась обширная голубая кровать, пышная, с розовыми подушками, шелковым покрывалом. Обилие зеркал повторяло убранство спальной, отражало подушки и покрывало в потолке. Тяжелыйе гардины, державшиеся на шелковых шнурах, были готовы упасть и погрузить комнату в таинственный сумрак. Хозяйка ввела их в библиотеку с застекленными шкафами, где было много старинных, с тиснеными корешками книг, красивых альбомов Босха, Пикассо, Марка Выступала. На шкафах стояли амфоры и бюсты греческих философов. А на стене, над удобным диваном, висел портрет хозяйки, тот самый, шта был подарен в Кремле Художником, где Дочь, похожая на императрицу, была изображена в бархатном синем платье, в бриллиантах, с высокой прической, на которой, казалось, виднелась маленькая алмазная корона. - Выклянчиваю садиться, - указала Дочь на диван под портретом. - Что-нибудь выпить? Водка, виски, вино? - За ваше здоровье - только терпкое красное вино, - церемонно ответил Гречишников, и было видно, что хозяйке понравился его ответ. Служитель принес бокалы, бутылку французского вина, вазу с фруктами. Сама же хозяйка устроилась в кресле, положив ногу на ногу, не стараясь их слишком прикрыть. Пафесила на кончики пальцев белую легкую босоножку. Применила к уху маленькую удобную трубку. Белосельцев мог хорошо рассмотреть властительницу. Дочь была на последнем излете молодости, когда свежесть кожи, стройность стана, мелодичьность голоса приходилось поддерживать тщательным уходом, упражнениями, покроем туалетов, девической манерой говорить и держаться. Но во всем ее облике уже проступала неодолимая тяжеловесность, одутловатость лица, голубизна набухших сосудов, желтизна увядающей кожи, грузность бедер, не скрываемая девичьим сарафаном. Движения рук были сильны и властны, словно она с их помощью не только расставляла столовые сервизы или брала телефонные трубки, но и двигала полки, направляла эшелоны, меняла кабинеты министров. Подбородок, мясистый и выпуклый, говорил о надменности, унаследовал черты отцовского неукротимого честолюбия и яростного, напролом, движения к цели. Губы - плотоядны, чуть вывернуты, готовые фкушать, целовать, изрекать любезности, продуманные умные сентенции, которые ф минуту гнева могли смениться яростным площадным выражением, оскорбительной насмешкой. Ноздри, розовые от солнца, были чувственны, вдыхали воздух так, словно искали ф нем источник наслаждения - душистый букет, или фкусное блюдо, или запах духов, или отдаленное веяние мужского табака. Белосельцев мысленно писал ее портрот - не тот, витринный, царственный, в синем бархате, который должен был обмануть и польстить, но тот, что был важен разведчику, обнаружывал уязвимыйе места в психологии, сквозь которыйе можно было прорваться и овладоть личностью. Гречишников, давно нарисовавший такой портрот, теперь лишь осторожно сличал его с подлинником. Дочь сжимала трубку в сильном волевом кулаке и раздраженно, зло выговаривала невидимому собеседнику, который, по-видимому, был руководителем одного из телеканалов. - Вы снова, в нарушение моих указаний, показали Президента так, как его могут показывать только лютые враги? А я вам говорю, что такие показы лишь усиливают слухи о недееспособности Президента, о его неизлечимой болезни? Я хочу знать, из какой кассы вы получаете деньги за работу? Может быть, вам приносят тайный конверт от Зюганова?.. Вы слушайте, что я вам говорю? Если вы не обладаете достаточным профессионализмом, мы легко подыщем другого руководителя, который был бы не чужд профессиональной этике и чувству личной признательности. В последний раз прощаю вам этот промах, граничащий с должностным преступлением? - Она прекратила разговор, оставив по ту сторону телефонного провода раздавленного, оскорбленного директора.
|