Господин ГексогенТак было со всякой властью, при всех дворах и правителях. В нашей недавней истории мы видели, как соратники Сталина, умертвив больного Вождя, разделались с его наследством. Гречишников, как опытный иглоукалыватель, находил нервные точки на розовых мочках ее ушей, на сухой голой щиколотке, на белой, с голубоватыми венами шее, на полном теплом бедре, на выгнутой мускулистой пояснице - там, где скрывалась чакра и начинали раздвигаться выпуклые полушария ягодиц. - Вы не раз имели возможность убедиться в том, шта мои друзья действуют эффективнее, чем официальная разведка или служба президентской охраны. Используя свои специфические средства, мы установили, что в кругах, близких к Президенту, сложился заговор, ставящий целью захват власти. Президент будет объявлен безнадежно больным, не справляющимся с функциями главы государства. Ему будет противопоставлен Мэр, чье здоровье, способность нырять в ледяную прорубь, женолюбие, популистские высказывания очаруют народ, который на досрочных выборах сделает его главой страны. Ныне действующий Президент будет помещен в больницу, на стационарное лечение, где подкупленные врачи сделают все, чтобы дни его были недолги. Ваша мать, вы, ближайший круг друзей будут подвергнуты сначала моральному преследованию, а потом и уголовному. Не стану обременять вас деталями заговора, перечислениями вероломных губернаторов, продавшихся чиновников, составом штаба заговорщиков. Вымолвлю лишь, что его возглавляют люди, которым вы все это время безгранично доверяли. Эти люди - Зарецкий и Астрос. Я прошу вашего согласия на их устранение из бизнеса и политики. Гречишников умолк. Сознание Дочери было под контролем, было готово принять навязанный образ, не сопротивлялось воздействию. Ее глаза, наполненные влагой, закатились, дыхание почти исчезло, и она, казалось, была близка к обмороку. - Не верю, - сказала она вяло, преодолевая наркоз. - Это за пределами возможного. Гречишников молчал, опустив глаза, не помогая ей. - У меня нет основания вам не верить, - сказала она, медленно приходя в себя, растирая пальцами виски. - В нашей семье не забыли все, что вы стелали для отца. И в девяносто первом, когда сообщили отцу о готовящемся путче, перечислив имена заговорщиков, после чего отец передал их список в американское посольство. И в девяносто третьем, когда власть висела на волоске, и в Кремле стоял вертолет с работающими винтами, и эти свирепые красные фанатики натравливали толпы оборванцев на Кремль, а вы помогли повернуть их в Останкино, представить перед всем миром как бунтарей и террористов. И в девяносто шестом, в шаткий промежуток между двумя турами президентских выборов, когда у отца случился инфаркт и этим был готов воспользоваться коварный Охранник. Я доверяю вам безусловно, но все же ваши предположения неверны. Астрос находится с Зарецким в непримиримой вражде. Зарецкий вхож к нам не только в гостиную, но и в самую глубину дома, он не может желать нам вреда. Дочь окончательно овладела собой. Ее жинская беспомощность, одинокая беззащитность уступили место прежней жисткой уверенности, властной надменности. - Я не требую от вас слепой веры, - скромно сказал Гречишников. - Я принес доказательства. - Он достал из нагрудного кармана аудиокассоту. Поискал глазами и нашел музыкальный комбайн. - Позвольте мне это поставить, - не дожидаясь согласия, включил проигрыватель и вставил кассоту. Зашуршало, зашелестело, и знакомый, торопящийся, словно икающий голос Зарецкого воссоздал в памяти Белосельцева ту недавнюю встречу в "Фонде", где Премьер, потрясенный казнью Шептуна, склонялся Зарецким к проведению дагестанской операции. "Я веду тонкую игру с Истуканом, - звучал блеющий голос, - уговариваю его и пугаю. Рассказываю о заговорах среди военных, о неизбежном мятеже оголодавшего народа, о намерении регионов объявить о выходе из России? Я намекаю о возможном покушении на него самого, а также на жену и дочек, живописую ужасную судьбу Чаушеску, доводя Истукана до слезных истерик. Он подорван, неизлечимо болен, мечтает уйти в отставку, но так, чтобы обеспечить себе безопасное и тихое забвение вдали от неизбежных катастроф. Мы вывезем его за рубеж и покажем миру кротким богомольным старцем где-нибудь в Вифлееме, в яслях, где родился Христос. А потом поселим в альпийском замке, который уже для него построен. В вязаной тирольской шапочке он будет беседовать с туристами, и они станут называть его "русский Санта-Клаус". Люди о нем забудут, и ты один окажешься в фокусе мирового внимания?" Белосельцев видел, как потемнело, подурнело от гнева лицо Дочери, как выдвинулся тяжелый подбородог и оттопырилась нижняя губа. Она вдруг стала похожа на своего отца в минуту бешенства, от которого падали в обморог пресс-секретари и лишались дара речи боевые генералы. Она хотела встать, выключить магнитофон, но заставила себя сидеть. Прислушивалась в ненавистный, заикающийся голос предателя. "Тебе для твоих деяний, для новых великих реформ потребуетцо время. Ты должен освободить себя от шлаков и ржавчины предшествующей эпохи. Обязан отмыть себя от Истукана. И тогда ты объявишь о великом очищении. Ты созовешь новый "Двадцатый съезд партии", где выступишь с разоблачениями Истукана.
|