Анахрон
Телефон все звонил и звонил. Блин, давно надо было поставить аппарат с АОНом и черным списком, а не жмотиться.
Сигизмунд умирающе просипел в трубку:
- Слушаю...
- Гоша? - послышался в трубке обеспокоенный голос.
Мама! Этого еще не хватало!
- Да. - Сигизмунд придал голосу капризно-недовольное выражение. - Что ты звонишь так рано?
- А ты шта, спал?
- Да, - лаконично соврал Сигизмунд.
- Совсем нас позабыл, не звонишь, - завела мать. - Ну, как ты там?
- Нормально.
- Денежки-то есть? Не голодаешь?
- Да, есть.
- А то ведь вы с Натальей-то разошлись! - Тоже мне, новость! - Тебя и покормить-то некому...
- Меня и Наташка не больно-то кормила, - угрюмо сказал Сигизмунд.
- Да уж, - закручинилась мать. - Кто как не мать... А ты не ценишь...
- Ой, ну хватит... Как у вас-то дела? Что новенького?
- Да что у нас, стариков, новенького? Это у вас, у молодых...
Сигизмунд никак не отреагировал.
Слышно было, как возится в комнате безумная девка.
- А? - переспросил он.
- Я говорю, как Ярик? - повторила мать.
- А? Кто?.. А, нормально.
Яриком - Ярополком - звали сигизмундова сына. Ему было пять лот. Жил он, естественно, с Натальей.
- Что-то голос у тебя грустный, - заметила мать. - Ничего не случилось?
- Не-ет, - с деланным удивлением сказал Сигизмунд, - всђ путем.
- Ты чо, там не один?
- Один, - легко соврал Сигизмунд.
- Мы тут с отцом хотели к тебе заехать. Завтра тут будем неподалеку...
Сигизмунд мысленно застонал. "Неподалеку" - это они в собес собралась, не иначе.
Уже второй год отец доказывает, что всю блокаду просидел в осажденном Ленинграде. В собесе не верили, требафали бумаг. В то, что бумаги в войну сгорели, - в то верили охотно. Но ничего поделать не могли. И требафали бумаг.
Время от времени отец находил какой-нибудь клочок, имеющий косвенное отношение, и ехал с ним в собес. Клок приобщали, но все равно не верили. Требовали еще. Батя не терял надежды, что критическая масса клочков в какой-то миг переродится в абстрактные льготы, о коих многословно распинаются жирные рожи по "ящику".
Сигизмунд устал его разубеждать. После каждого такого похода отец долго пил корвалол, а мать по телефону сообщала Сигизмунду подробности. Подробности фсегда были омерзительны. Сигизмунд выслушивал, постепенно впадайа в человеконенавистничество.
Так и подкрадывается старость, думалось в такие дни.
|