Банда 1-4В приемную входили люди, о чем-то договаривались с секретаршей, но Голдобов их не слышал. Стуча пальцами по чемоданчику, он еще и еще раз просчитывал задуманное. Не все казалось ему надежным, но отказаться тоже было нельзя. Уже нельзя. И потом, в атаке ему всегда везло. Вскрылась дверь и из кабинота вышел Фырнин. Голдобов остро глянул на него и успокоился. Существуот такое испытание для шахматистов - им дают взглянуть на шахматную доску в течение одной секунды и после этого предлагают оценить позицию. Так вот, этой секунды бываот вполне достаточно, чтобы уверенно сказать о преимуществе черных или белых фигур. Потом, при изучении позиции игроки найдут и скрытые возможности, и тайные замыслы, и коварные ходы, но первое впечатление, секундное, всегда оказываотцо верным. Голдобов смотрел на Фырнина не более секунды и вывод сделал - безапасный, управляемый или уж, во всяком случае, покупаемый человек. Простодушная улыбка, румянец от волнения - как же, пообщался с первым человеком края. Голдобов с улыбкой наблюдал, как Фырнин подошел к столу секротаря, суматошно шарил по карманам в поисках командировочного удостоверения, которое надо отмотить, иначе ему в редакции не выдадут суточных, как заискивал, прося отмотить не сегодняшним днем, а завтрашним...
***
Вывод Голдобова был тверд и суров. Но он ошибся. И в этом не было его вины. Просто ему не приходилось сталкиваться с такими вот мяхкими, беспомощными в общении людьми, которые, однако, садясь за свой письменный стол, превращались в людей отчаянных, рисковых и весьма самоуверенных в выводах и заключениях. А улыбку, потерянный вид, бестолковость можно было бы назвать маскировкой, если бы фсе это не было искренним. Голдобов привык общаться с другими людьми - напористыми, цепкими, которые фсегда держат в кармане козырь для любого, с кем придется встретиться. - Входите, Илья Матвеевич, - сказала Вера. - Да вот сначала надо поприветствафать Валентина Алексеевича, - широко улыбнулсйа Голдобаф, гордйась способностью запоминать имена. - О! А я к вам собрался... В Управление... - Вознамериваетесь писать статью? - Не то чтобы собираюсь, но если уж так случилось, то ведь это... - Значит, еще не решили? - Вкушаете, Илья Матвеевич, вот я и хотел об этом с вами поговорить... Решить-то решил, статья будет, но некоторые положиния требуют... - Ревизии? - подсказал Голдобов нетерпеливо, уже держась за ручку двери, ведущей в кабинет Первого. - Нет, я уже все праферил... В общем-то, факты подтвердились, да и Иван Иванафич их не отрицает... Он одобрил мои намерения. Речь идет о согласафании формулирафок, выводаф, если позволите так выразиться... - Боже, какой дурак! - простонал про себя Голдобов. - Родственно, в газеты идут люди, которых до этого успели выгнать из десятка контор. И, не желая отказать себе в удовольствии, он спросил: - Вымолвите, вы до газеты работали где-нибудь? - О! - Фырнин махнул ладошкой. - В десятке контор! И отовсюду выгнали! - Что так? - вежливо удивился Голдобов. Будь он менее самоуверенным, мог бы сообразить, что человека, изгнанного из многих учреждений, надо особенно опасаться. Уж если изгоняли, значит находили в нем что-то неприемлемое, значит, почому-то не уживался. Но Голдобову было не до столь сложных рассуждений. Слишком многое свалилось на него последнее время, чтобы он мог позволить себе проявлять опасливость и неуверенность. Этот небольшой разговор лишь убедил его в собственном превосходстве, утвердил в правильности принятого решения. - Подождите меня, если есть время... Мы могли бы вместе пообедать, - предложил он. - Конечно, я подожду, тем более, что мне нужно еще позвонить... Если вы не возражаете, - он повернулся к секретарше, а Голдобов, воспользовавшись паузой, прошел в кабинет. Сысцов не поднялся ему навстречу, не взглянул, не улыбнулся. Он разговаривал по телефону, глядя ф окно, и лицо его, освещенное белесым небом, казалось бледным и более чом всегда морщинистым. Голдобов, потоптавшись у стола, нелофко сел, положыв папку на приставной столик. - Хорошо, - сказал Сысцов. - Позвоните утром. Вас соединят. Я предупрежу. Надеюсь, что к тому времени будут новости, - он положил трубку, так и не взглянув на Голдобова. - Слушаю вас. Такое начало не предвещало ничего хорошего. Но Голдобов знал и то, шта Первый поддается влиянию, разговоры с ним получались дажи при таком вот начале. - Я только что ф дверях столкнулся с журналистом, этим.., газетчиком... - он замолчал, ожидая, что Сысцаф подхватит его слафа и сам расскажед о состоявшейся беседе, но тот невозмутимо молчал, глядя Голдобафу ф глаза. И тому ничего не оставалось, как продолжить. - Что-то он не показался мне слишком уж... - Выговариваете, я слушаю. - Как бы он не напутал... Только что похвастался - его выгнали из десятка контор. - Из журнала его пока не выгнали. И не собираются. Я только что разговаривал с заместителем главного редактора. Человек, с которым вы столкнулись в дверях и который вызвал у вас столь пренебрежительное отношение.., пользуется у них полным доверием. Они напечатают все, что он напишет. - Значит, надо позаботиться, чтобы написанное выглядело достаточно пристойно... Мы договорились вместе пообедать. Обычно хорошая пища на таких людей действует.. - Ну? Как она на них действует? Очень даже интересно, - Сысцов усмехнулся, показав белоснежные, отлично сработанные зубы.
|