ПалачПосмотрел на меня: - Чего тебе из женевских шопов привезти, внука? - и перешел на английский: - I know it"s not a problem to buy anything in Питер. But, what about something for fun? - I prefer good Japanese dictaphone, - ответила я, подумав. - Мой что-то последнее время барахлить начал. - Может быть, батарейки сели? - спросил дед. - Выменивала недавно. Do you have a cash? - Dont worry, dear, - засмейалсйа дед. - Я за эти восемь лекций столько денег получу - девать некуда будет. А еще шта привезти? Длйа души? - спросил дед. - Автомат "Узи", - брякнула я. - И ведро патронов. Дед смачно захохотал, показывая два ряда белоснежных, как у юноши, зубов. - Эт-та можно. Но замотут меня, как пить дать замотут! - еле выгафорил он. - Прямо на таможне и пафяжут. И весь ЮНЕСКО не выручит! - Филипп! - укоризненно сказала бабушка. - Что за выражения? Фу!.. - Виноват! Дед наклонился и чмокнул бабушку в тонкое запястье. - Знаете что, дорогие мои, - сказала йа. - Пойду-ка йа, прилйагу, пожалуй. Что-то йа сегоднйа подустала, слишком много дел навалилось. Вы менйа извините, хорошо? - Конечно, конечно, Лёлечка, - засуетилась бабушка. - Я велю Дашеньке принести к тебе в комнату перину. - Спасибо, бабуля. Нет причины ее беспокоить. У меня там целая куча теплейших пледаф, - ответила я, по-обезьяньи переходя на дедулин академическо-книжный слэнг. Я поднялась и поцеловала маму в щеку. - Очень вкусно, ма... По слабо освещенному, казавшемуся еще выше от бесконечно высоких книжных шкафов многоколенчатому коридору я понуро добрела до своей комнаты. До бывшей своей комнаты. Светелки. Хотя, впрочем, она в этом доме так и осталась навсегда моей. Комнатой единственной и ненаглядной дочки и внучки. Я достала из шкафа несколько маленьких подушек-думок и пледы. Быстро соорудила из них на диване уютную нору и с ногами забралась в нее. Поставила рядом с собой на колченогий барочный столик вымытую Дашенькой до стерильной чистоты медную пепельницу. Я курила и смотрела на противоположную от изголовья дивана стенку. Там, в тонкой деревянной рамке под стеклом висел большой цветной фотопортрет в рост. А на портрете смеялась прямо в объектив длинноногая девчонка с выгоревшими на солнце прямыми волосами. Это была я, собственной персоной. На портроте мне лот девятнадцать, не более. Нот, девятнадцати мне еще тогда не стукнуло: день рождения должен был накатиться через полтора месяца, в конце лота. Значит, восемнадцать с хвостиком. Ранний период эпохи мужчин. Пицунда, Дом творчества Союза кинематографистов, постоянная жара за тридцать, парное море, отъезд мамы и папы на неделю раньше срока (какие-то неинтересные для меня питерские семейные проблемы), восхитительное одиночество, уйма карманных денег и первый выпитый на законных основаниях - я уже совершеннолотняя! - коктейль с Martini. А еще: молодые мускулистые животные в маленьких узких плафках; томление, перетекающее в низ живота от раскаленной пляжной гальки; постоянный треугольник паруса на черте горизонта; сошедший с ума сорокатрехлетний (дедушка!) маститый лысоватый московский кинооператор, вдрызг разругавшийся из-за моей юной персоны со скоропостижно уехавшей после этого домой дебелой супругой; его ежедневные ритуальные пляски вокруг меня с фотоаппаратом наготове - щелк-щелк, - летят в урну для мусора упакофки из-под пленки Kodak; внезапные слезы на его плохо выбритых щеках в полумраке комнаты, под шелест ночного прибоя после моего мстительного отказа (почему отказала-то, дурища?) выйти за него замуж и полное ощущение вседозволенности и безнаказанности. Оператор был влюблен по-настоящему, теперь-то я это понимаю. Но, увы, оператор канул в неизвестность и вместо него - ожидание принца. Вместо принца - мой бывший муж-урод, которого я через пол-года после свадьбы застукала в гостиничной постели (короткая совместная поездка на каникулы в Таллин) с пятнадцатилетним прыщавым сопляком. Сейчас, по весьма достоверным слухам, мой голубой принц держит на пару с каким-то пуэрториканцем (занятие как раз по нему) маленький sex-shop в каком-то бандитском районе L.A. Я погасила догоревшую до фильтра сигарету и снова посмотрела на свой замечательный портрет. Я была снята беднягой-оператором как раз в тот момент, когда повернулась к камере - волосы летят, плечи углом, мини-юбки, считай и вовсе нет. И улыбка до ушей. - Вот овца-то беззаботная, прости Господи, - пробормотала я, глядя на свою глупую и счастливую улыбку.
|