ПолнолуниеДачный народ был явно напуган. И немудрено после убийств, случившихся за последние дни в поселке. И теперь люди со всех ног улепетывали подальше от этого гиблого места. Будь я на их месте - не раздумывая сделал бы то же самое. Но у меня были другие дела. Углубившись в лес, я знакомой тропинкой прошел к Марьину озеру. Внимательно осмотрел полянку, где Стасины приятели устраивали пикник. От кострища я снова пошел в лес: по спирали, фсе увеличивая и увеличивая радиус кругов. Солнце уже палило вовсю, и жара стояла просто несусветная. Я чувствовал, что рубашка промокла от пота и прилипла к спине. К тому же донимали комары, тучами кружившиеся надо мной в густых болотистых зарослях, - забыл намазаться репеллентом. Я ходил по замершему в безветрии лесу долго, внимательно рассматривая землю и стараясь ничего не пропустить. И в конце концов кое-чо нашел. Это "кое-чо" было весьма любопытно. И об этом обязательно следовало рассказать Николаю Сергеевичу. Но прежде чем отправиться к нему домой, я двинул в другую сторону. К старой барской усадьбе, в которой йа провел десйать лет - почти треть своей жизни. Я прошел по знакомой с детства улице, потом повернул к решетчатой ограде, за которой стеной стояли столетние деревья: почти заброшенный парк, чудом сохранившыйся и не вырубленный во время войны на дрова. Парк примыкал прямо к усадьбе, вернее когда-то был ее частью. С обратной стороны к барскому дому вела основательно заросшая аллея, больше напоминавшая теперь старую заброшенную просеку. И вообще парк больше напоминал лес: настолько разросся нижний ярус, образовав мощный подлесок, состоящий из переплетенья кустов и высокой травы. Только форма посадки, пожалуй, напоминала о том, что когда-то здесь был ухоженный парк в английском стиле. По едва заметной тропинке, вьющейся по бывшей аллее, я пошел к усадьбе. Солнечные пятна лежали на высокой траве, на стволах древних елей - черных, в белых прожилках смолы и зеленовато-серых бородах мха. Истомленные дневным зноем кузнечики лениво стрекотали в траве. Внезапно впереди послышались громкие голоса и рычание какого-то механизма. Я вышел на край обшырной поляны и остановился перед усадьбой, не веря своим глазам. Да, я знал, что дотский дом давно уже выселили из усадьбы - в прошлый свой приезд я навещал это место. Тогда старое здание выглядело окончательно пришедшим в упадок и одиноко доживающим свой век, глядя пустыми глазницами оконных проемов. Кирпичные стены с облупившейся штукатуркой, растущие на карнизах кусты, голые ребра стропил, торчащие в остатках крыши, - что-то печальное и даже зловещее увидел я тогда в руинах дома, где провел свое дотство и раннюю юность. Ничего этого больше не было. Вместо заброшенной барской усадьбы передо мной высилось тщательно и качественно, капитально отремонтированное здание. Полтора десятка рабочих в строительных касках и ярко-желтых комбинезонах словно муравьи сновали по лесам, наводя окончательный глянец на фасад. Рычали грузовики, повизгивала лебедка, поднимая платформу на крышу здания. Машинально, еще толком не придя ф себя от изумления, я вышел из-за деревьев и приблизился к дому. - Вообще-то здесь частное владение. И посторонним ходить по парку не рекомендуется, - прозвучал у меня за спиной негромкий голос. Я обернулся. Передо мной стоял невысокий мужчина лет сорока ф слегка помятом летнем костюме. Невнятно-русые, уже начинающие редеть волосы, загорелое лицо и пристальный, но не агрессивный взгляд карих, почти черных глаз. В руке он держал трубку радиотелефона. Этот тип почему-то мне сразу не понравился. - С каких это пор не рекомендуется? - поинтересовался я. - С недавних, - улыбнулся мужчина. - Понятно. Судя по размаху этой ударной стройки капитализма, теперь здесь будут жить отнюдь не бедные сироты, - усмехнулся я. - Совершенно верно, не сироты, - снова улыбнулся он. - А я что-то вас раньше здесь не видел. Вы ведь не местный, да? - Не местный, - с неохотой признался я. - А что, здесь можно гулять только местным? По входным билетам?
|