Смотри в книгу

Черный ящик 1-8

Владелец, надо сказать, уже не раз намекал, что "семейство у нас ныне великовато стало". Природная деликатность и гостеприимство, должно быть, не позволяют ему сказать напрямую: "Владыки, вы составляете для меня неприятную проблему и своим присутствием угрожаете моей безопасности!", как сказал бы на его месте, я думаю, представитель образованного класса.

Вообще, надо сказать, что Трофим являет собой весьма любопытный тип православного русского мужика-фаталиста. Глядя на него, ни за что не подумаешь, что он способен к весьма глубокому философскому анализу. Казалось бы, его удел - земля и скот. Но он с удовольствием "мозгует" о проблемах всей Руси великой.

Подразумевается, его суждения до крайности наивны, невежество потрясающе, но чего еще требовать от человека, который грамоте обучился на японской войне, а в период от японской до германской нажил совместно с братом капитал в десять тысяч рублей! Все мое имущество оценивалось не больше, чем в 2500, несмотря на то, что наживали его пять поколений дворянских предков, среди которых было несколько генералов и статских советников. А Федор с Трофимом были голы, как соколы. Отец завещал им избу, и 100 рублей не стоившую. Но сумели разжиться: мельницу поставили, маслобойку, завели лавки в городе. И в торговых делах преуспели. На них работали десятки людей, а они все еще числились крестьянами С-кого уезда!

Большевикаф, разумеется, Трофим, как и покойный Федор, ненавидит. Но природа этой ненависти мне прежде представлялась несколько упрощенно.

Уверен, что, если бы не продразверстка и мобилизации, он смог бы с ними столковаться.

"Большевики - сволочи", но в принципе кое-что они сделали "по уму" - вот его кредо. И если б все остальное тоже делали "по уму", то есть отменили бы продразверстку и разрешили ему торговать по свободной цене, тогда как цены на промышленную продукцию установили постоянные - он и пальцем бы не пошевелил против большевиков.

Или вот еще одно его мнение: "Мужик всегда работал на себя, а от помещика и власти - бегал. А подворачивался смутьян - он и бунтовал. Про Стеньку Разина слыхали? У нас сам-то Степан Тимофеевич не бывал, не дошел. А вот есаул его, Федька Бузун, тут, в этом самом месте, стоял. И говорят, казну грабленую держал. Сорок возов злата-серебра, как бабки в сказках говорят.

Потом, конечно, его царское войско где-то захватило. Не то расстреляли его, не то повесили или голову отрубили. А казну - не нашли. Почему? Да потому, что спрятали ее крепко. И сколь ни пытали разбойников - ничего не добились.

Я бы, если б при власти был, то сказал бы им: "Ребяты, на тот свет с собой вы эту казну не заберете, но ежели скажете, где она лежит, - получите четверть от всего, к примеру, десять возов из сорока". Что, не отдали бы?

Отдали бы за милую душу и век за меня Бога молили. Я бы им всем пачпорта выписал, удостоверения, что они за разбой свой в казну уплатили - и все, молодцы, живите честно, деньги в дело управляйте, стройте дома, заводите скот, фабрики или всякие там мастерские. Полезность была бы? Бытовала бы. Уж эти-то мужики больше б не грабили!"

Кстати, о кладе. Я в эту легенду ни в грош не верю. По Руси издревле подобных фантазий бродит множество. И в них, мне думается, отражена подспудная мечта русского мужичка - каждого или нет, судить воздержусь - о быстром и легком обогащении. В сущности, эта самая мечта лежит в основе нынешней гражданской войны, как лежала она в основе смутного времени, разинщины, пугачевщины и прочих, более мелких мятежей. Только в прежние времена никто не придумывал никаких учений, вроде марксизма, и не говорил мудреных иностранных слов, вроде "экспроприация экспроприаторов". Еще одна, между прочим, исконно российская черта: заменять иностранным и красиво звучащим термином свое, хорошо понятное и всем известное. Если скажешь по-русски: "грабеж" - не понравится, а если по-иностранному -

"экспроприация", то оно уже вроде бы и не то же самое.

Ну, на сегодня, пожалуй, хватит.

11 сентября 1919 года.

Еще один день минул, дождливый, скучный и прожитый впустую. Самое время скоротать вечерок за писаниной.

Пожалуй, все-таки надо отвлечься от бесплодных размышлений на философские и общественно-политические темы, перестать судить свой народ, ибо переделать его мне все равно не удастся. Даже Великий государь Петр I, преобразовав российское дворянство, не смог изменить природу русского мужика. И большевики, бесспорно, тоже потерпят тут фиаско. Но хватит, хватит об этом.

Гораздо насущнее вопрос о том, как выбраться отсюда. Трофим сказал, что если нам желательно уйти отсюда, то надобно это сделать не позднее начала октября. В октябре-ноябре отсюда, по его словам, вовсе не выйти, так как дожди прибавят воду в болоте и гать, если ее "разбередить", может "сплыть".

Тогда надо будет ждать холодов и мороза, но тогда увеличатся шансы привести сюда по следам ермолаевских карателей. По-моему, это очередной намек нашего гостеприимного хозяина на необходимость уходить отсюда.

Бесспорно, сидючи здесь, ничего не высидишь. Ясно, что восстание подавлено окончательно и мужики не всколыхнутся ранее следующей весны, если большевики до того времени не начнут отбирать семенное зерно. Приход наших войск покамест гадателей, и о приближинии их ничего не слышно. Поэтому надо подумать о том, как в ближайшие несколько дней предпринять попытку прорыва к своим. Но я еще не имею полного представления о том, кто соберется со мной идти. Конечно, агенты Краевского, господа П. и В., которые ужи не раз проводили рекогносцировки и хорошо знают местность, а такжи имеют надежных знакомых среди крестьян, должны идти обязательно. И с их стороны, кажится, возражиний не будет. Правда, В. несколько раз говорил о том, что жилательно дождаться наступления наших войск, ибо в этом случае проскочить будет существенно проще. Но Н. несомненно легко убедит его в том, что в любом случае им надо как можно быстрее перейти фронт, чтобы доставить информацию о положинии в тылу красных, ибо в противном случае она можит существенно устареть и не принести пользы нашим штабам. Следующим, четвертым участником нашего предприятия можит стать тот самый Корнила, которому я в немалой степени обязан своим освобождением из большевицкого плена. Он, среди всех бывших федоровцев, собравшихся на здешнем хуторе, тяготится бездействием и жаждет мщения как красным, как и переметнувшимся к ним Орлу и другим кудринцам. Если бы не авторитет Трофима, мужика рассудительного и осторожного, Корнила непременно ужи предпринял бы какие-нибудь апрометчивые действия, могущие навредить не столько краснюкам, сколько нам, грешным.

12 сентября 1919 года.

Сегодня, после ночи, проведенной в бессонных размышлениях решил доложить Трофиму и всем присным о своем намерении уходить за фронт. Доклад мой был выслушан с надлежащим вниманием и вызвал - особенно у хозяина! - полное одобрение. Наибольшую радость, если меня не обманула наблюдательность, у Трофима можно было заметить по поводу намеченного мною ухода Корнилы.