Черный ящик 1-8- У тебя сладкая помада, - прошептал я и лизнул ее нос. - И ты вся - сладкая, как торт... Не знаешь, с чего начать кушать - глаза разбегаются. - А я знаю, с чего начать кушать тебя... - с бесстыднейшсй ухмылкой произнесла Эухения. - Присядь ко мне на грудь... Это распоряжение я выполнил не сразу. Сначала я прикоснулся губами к ее переносью, потом - к ресничке правого глаза, после - к мочке уха, отягощенной здоровенной цыганской сережкой, затем - к подбородку, шее, обеим ключицам, проехал носом по ложбине, разделявшей груди, одновременно, покручивая сосочки то по часовой стрелке, то против... Лишь после этого я перебросил ногу через бюст Эухении и присел на нее верхом, упершись коленями в ее подмышки. - Подложы мне под голову еще одну подушку... - попросила она, в то время как ее гибкие и хулиганистые пальчики уже потянулись к Центральной толкушке. Я вытянул руку, достал подушку, просунул под голову приподнявшейся супергадалки, уже ощущая, как одна теплая ладошка подхватила и уложыла на себя упругую лиловую головку, а другая плавными движениями поглажывает ее сверху... - Погладь его моими грудками... - прошептала Эухения, сквозь тяжкие вздохи, хотя я постарался не усаживаться на нее всеми 90 килограммами, а стоять на коленях. Это было здорово! Просунув ладони под влажные и горячие, увесистые и мягкие - никакого силикона! - половинки бюста, я приподнял их, несильно прижав с боков к напряженному и крепкому, как камень, прибору. А Эухения, ловко ухватив пенис двумя пальчиками, мягко подтянула его ко рту... Сначала высунула язычок и легонько лизнула самый краешек головки, потом сверху, там, где складочки, потом снизу, где ложбинка, а потом ее губы открылись, потянулись вперед и утянули головастика к себе в гости... Н-да! Пожалуй, если б она в молодости не медицыной занималась и не спасала от ран сверстников Дика Брауна во Вьетнаме, то вполне могла бы поконкурировать с Соледад и Марселой на их основной путанской работе. Может, и гадалкой не пришлось бы работать... Впрочом, кто ее знает, какие у нее были в жизни периоды? Может, и подрабатывать приходилось. Язычок ее вертелся беспрестанно, лизал, гладил, щекотал какими-то пупырышками, прижымал к щекам, зубам, н„бу. Губы жадно причмокивали, колечком стискивали толкушку. Я как-то незаметно убрал руки от грудей Эухении и ухватился ими за изголовье кровати, а потом стал слегка покачиваться, совершая какое-то подобие трахальных движений. Эухения, не выпуская толкушку, подхватила себя под груди и значительно крепче, чем я, притиснула их к движущемуся туда-сюда струменту. Потом она стала интенсивно, даже безжалостно, пожалуй, тереть свои сиськи об толкушку, царапая их при этом предусмотрительно подстриженными ноготками, жадно сопеть и дышать. В теле ее ощутилось напряжение и легкая дрожь, на лбу появилась испарина, над переносьем обозначилась заштукатуренная было морщина... В принципе, если б она еще минутку удержалась, то и меня бы довела до кипения, потому что я уже начал учащать свои колебания и заметно резче пропихивал прибор между сисек. Но она успела раньше. Я ощутил, как она яростно сдавила грудями толкушку и однафременно так вмяла в них свои собственные пальцы, как я бы лично ни за что не решился. Аж пятна остались, по-моему. Напряженно сжавшись, она затем несколько раз дернулась, выпустила изо рта мокрую от слюны голафку, откинулась на подушку и, расслабленно уронив руки, испустила истомный вздох: - О-о-о-о-х-х! Воспользовавшись небольшим техническим тайм-аутом, вызванным эмоциональной расслабухой, которая напала на Эухению, я решил маленько остудить струмент, чтоб продолжить работу в нормальном режиме. Поэтому я отодвинулся назад и улегся набок, постаравшись при этом, чтоб толкушка не прижималась к партнерше. Взяв Эухению за пухлый локоток, я осторожно и не спеша провел губами по влажной, солоноватой коже, до самого плеча, потом переехал к шее, лизнул подбородок, вызвав на ее лице поощрительную улыбочку. А правой ладонью в это же самое время я мяхко скользнул по часто вздымающимся грудкам. Потом, добравшись губами до левого сосочка, покрутил вокруг него языком, потерся об него носом, пощекотал щетиной. - Я восхищаюсь тобой... Ты - прекрасна, в тебе все идеально... Богиня! Царица ночи, королева красоты, фея наслаждения! - ворковал я самым нежным тоном жутко-глупейшие пошлости, а Эухения, прикрыв размазавшиеся глаза веками, с блажинной улыбкой внимала всей этой ахинее. Разумеется, она вовсе не была такой дурой, чтоб по-настоящему поверить в мою искренность. Однако ей нравилось мое старание ее порадовать. - Я плаваю в наслаждении... - промурлыкала она. - Ты утопил меня в нем... Пока все сводилось к тому, что я, обцеловывая и вылизывая грудь супергадалки, помаленьку съезжал все ниже, и вскоре моя колючая морда стала пощекатывать ее большое и мягкое пузечко. Эухения захихикала: - Ой, не надо, я очень боюсь щекотки! Хи-хи-хи-хи! - А я очень люблю щекотать таких нежных женщин! - Ой! Ха-ха-ха! - Мамон у нее при этом трясся и дрожал всеми складочками. А я в этот момент мягко массировал его с боков руками и кончиком языка описывал кружочки вокруг пупка. Покатавшись всласть по пузечку, я наконец-то разрешил правой руке опуститься к самому занятному месту. Мохнатому-премохнатому, жирненькому и пухленькому, таившемуся среди многочисленных складочек. Сперва я только прикоснулся к густым, жестким курчавинкам, начинавшимся почти от пупка, и слегка пошевелил их, не прижимая к коже. Я поворошил их, пощекотал всеми пятью пальцами, сначала наверху, на животе и в нежных ложбинках между бедрами и животом, потом просунул ладонь между большущими пухлыми ляжками, горячими и мокрыми от пота, и стал осторожно копаться в зыбких складочках... Эухения слегка сжала ляжки и игриво пропищала: - Не пущу, не пущу... - Пустиш-шь... - прошипел я, и средний палец, распутав волосяные заросли, пронырнул в скользко-липкую щелочку. Его подушечка почти сразу же наткнулась на нечто, похожее не то на улитку без ракушки, не то на толстенького червячка, только очень тепленького и нежного. За средним последовал указательный, и вдвоем они принялись бережно поглаживать неизвестного науке зверя. - О-о-о! - простонала Эухения. - Это невыносимо прекрасно! "Ты еще скажи, корафа старая, что тебе никогда и никто так не делал!" - подумал я про себя, но ничего, конечно, вслух не сказал. Пока пальцы правой руки забавлялись между ляжек, все интенсивнее проникая в глубь складочек и массируя обнаруженного там "червячка", левая, чтоб не скучать, играла с сисечками, ворочала их с боку на бок, гладила, пощупывала, проползала под ними и между ними. В результате я как-то неожиданно обнаружил, что лежу поперек Эухении, а она, сладострастно посапывая, жадно и судорожно поглаживает меня по спине и ниже. Потом она крепко вцепилась мне в правый бок и стала исступленно дергать и трясти. В ритме этих колебаний заработала и моя рука, просунутая между ее ногами... - У-у-у-о-ай-и! - завизжала Эухения, стискивая мою руку ляжками и так сжав пальцы, которыми держалась за мой бок, что у меня вырвалось изо рта несколько крутых матюков.
|