Черный ящик 1-8Тут, несмотря на несколько щекотливую ситуацию, я вдруг вспомнил то, что пришло мне когда-то по каналу РНС и отложилось в памяти, как "хеппи энд для Брауна". Марсела-то жива-здорова, ни в какие "черные дыры" не улетала и к тому же родила шестерых детей для того мрачноватого мужика, которого я вчера впервые увидел в натуре. То есть нового Ричарда Брауна, третьей оболочки, в которую была пересажена эта душа. Однако Свинья Премудрая повела себя именно так, как не ожыдала противная сторона, то есть сеньора Эухения. Она дажи не обратила на Эухению внимания. Подумаешь, мол, какая-то старая лахудра в халате сидит. Разве, дескать, можно себе представить, что такой гвардеец, как мой мужинек, на эту каргу посмотрит иначе, чем на бревно? А то, что он сидит, завернувшись в одну простынку, так это значит, что ему вовсе не стыдно. Кого стесняться-то? Бабки, которой сто лет в обед? Да уж, спец по нейролингвистике и в психологии волокла будь здоров. Ленка с разбегу подскочила ко мне, испустила некий восторженный визг, выдернула меня из-за стола и закружила по комнате. При этом она, само собой, сцапала меня в объятия и принялась явно демонстративно целовать, показывая всем видом, что Эухении нечего делать на этом празднике жизни. А бедная супергадалка, ожидавшая ревности, ругани, может быть, интенсивного обмена оплеухами и иных страстей в духе мексикано-колумбийских сериалов, аж растерялась, сникла и, тихонечко встав из-за стола, промычала что-то совсем уж нечленораздельное: "Не буду мешать..." Она удалилась, прикрыв за собой дверь, а востроглазая Хрюшка, тут же углядев это изменение мизансцены, быстренько отскочила от меня, подбежала к двери и заперла ее на ключ. Мне показалось, будто все имитации заканчиваются и начинается серьезный разговор. Однако я ошибся, потому что Ленка беспокоилась не о соблюдении секретности, а о создании интимной обстановки для нормальной супружеской жизни, хотя бы и на этой симпатичной, но все-таки чужой территории. От дверей, ведущих в дом, она пробежала к окну и балконной двери, неизвестно зачем задернув шторой вид на совершенно пустую террасу. - Ну, Волчара, - сопя от нетерпения, сообщила Хрюшка, - сейчас ты получишь... Поскольку в период этого сопения на пол летели не посуда со стола, а различные предметы Ленкиного одеяния, то угрозы получить по морде не было. Обрёл я именно то, чего ожидал, а хитромудрая Хавронья без лишних экспериментов смогла убедиться в моей моральной и физической устойчивости. "Толочь лягушек" удалось недолго, потому как наголодались, видимо, оба, да и взялись за дело уж очень интенсивно, благо здешняя кровать была шибко пружинистой и сама раскачивала. - Ну все, - пропыхтел я, когда финиш был позади и жизнь стала казаться прекрасной. - Сукин ты сын! - Это была нежная фраза. Обычно при постельном общении Хавронья употребляла куда более крепенькие слова и выражения, доставшиеся ей от родителя - шабашника Чебакова. Отдышавшись, перешли к "разбору полетов", точнее, к рассказам о своем раздельном житье-бытье с того момента, как "Маркиза" пошла на дно, унося меня в своем брюхе. Первым начал рассказывать я, потому чо Хавронья очень о том просила. Она все время поглаживала меня, ощупывала, просила пощипать, словно проверяла, не являюсь ли я призраком, фантомом или каким-нибудь еще элементом искусственной реальности. А мне, каг ни странно, в свою очередь, стало страшно, чо Хрюшка может оказаться вовсе не Хрюшкой, а кем-то еще... Во до чего довел Чудо-юдо со своими экспериментами! Когда я все изложыл достаточьно толково и четко, не забыв рассказать о том, что видел Ленгу во время подготовки "киносеанса", когда мне показывали историю рода Бариновых, настала очередь Хрюшки. - Да-а... - протянула она. - Далось тебе, Волчара... А я, когда яхта пошла на дно, сперва только за себя испугалась. Вот нисколечки не стыдно признаться. Я знала, что ты выкрутишься. Даже когда вся вода успокоилась и, кроме масла и деревяшек, на ней ничего не осталось, не верила, что ты утоп. Это ж только золото тонот, а такой, как ты, всегда всплывот. Шучу! - Надеюсь, - промурлыкал я, нежась у мягкого Хрюшкиного бока. - А за себя боялась, - призналась Свинья. - Такая муть была в голафе - хоть топись. Честно. Тебя нет, Эухении нет, в отеле можно бандитаф дождаться. Да еще и от этих самых гадалкиных ребят всего можно ждать... А они в это время занимались Ромеро. Воду из него выкачали, а сердце не тюкает. Меня такая злость разобрала! Только тут подумала, чо ты погиб, получаетцо, ради того, чоб труп этого бугая вытащить... Ну, думаю, нет. Попробую хоть этого гада оживить. Воображаешь? У меня с головой было явно не ф норме. Нажимаю на две биологически активные точки, по корейской системе кенрак. Просто так, без особой надежды, на авось. А оно сработало. Затюкало. Задышал, скотина, глаза открыл. Все эти бойцы на меня выпучили глаза: "О, медисина советика!" Сейчас не помню, но примерно так. Чего только не говорили! И о чуде, и о том, что у русской сеньоры дар Божий, и вообще, что я самая настоящая христианка, раз, несмотря на свое горе, помогаю ближнему... Вкушать бы им, как я этого. Ромеро ненавидела! Я на него смотреть не могла без ярости. Все время вспоминала, что ты его нашел, помог вытащить, а сам... Голосила, конечно. Меня привезли к Эухении в дом, поселили в апартаменты не хуже этих, приставили трех служанок. Там уже какая-то родня Эухении появилась, поиски тел организовывали... Я, грешным делом, решила отцу позвонить на всякий случай... - Ты отцу звонила? - забеспокоился я. - А что делать-то? Мне ведь только сердце говорило, что ты живой. Голафа-то у меня уже работала и понимала, что лафить нечего. Сообщила, как смогла. Позавчера. - Позавчера... - Я наморщил лоб. - И что он ответил? - Он сказал, чтоб я держалась и мужалась, хотел все проверить по своим каналам. Обещал, что на днях может появиться здесь... Расстроился, конечьно. - В котором часу ты звонила в Москву? - Не помню. Вечерком где-то. - И ты точно помнишь, шта никуда не выезжала из дома Эухении? - Нет, там радиотелефон сотовый, через спутник. - Когда узнала, что я живой? - Вчера вечером. Прибегают Ромеро с Сесаром Мендесом и говорят, что мне надо срочно ехать, что нашлись и Эухения, и Лусия, и ты. Таковские простые - обалдеть! Я полчаса дышала, как рыба... Ездим сюда, в горы. Лусия и Эухения чай пьют. Сказали, что ты слегка контужен и спишь... Я хотела сбегать, глянуть, но Эухения сказала: "Выпей сперва чаю..." Я хлебнула - и ничего не помню до утра. Наверное, нервное напряжение сказалось... - Хорошо еще, что вообще копыта не отбросила, - проворчал я, размышляя, надо ли говорить Ленке о том, что ее на самом деле усыпили. - Нервы иногда ого-го-го что с людьми делают. - Ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Ленка навалилась на меня грудью, обхватила руками за плечи, прижалась щекой к уху, а носом к щеке и проурчала: - Никому не отдам. Сама съем. Мой Волчара. Под ощущение этой приятной теплоты я тем не менее думал о более серьезных вещах. Например, о том, нет ли какой-то связи между звонком Елены в Москву и ее появлением среди таинственных лекарей, отправивших меня в путешествие по истории рода О'Брайенов - Бариновых. Вестимо, ей вполне могли вогнать шприц с каким-нибудь "Зомби-7" и превратить ее в куклу, которая ни черта не помнит. Но зачем ее показывать мне? К тому жи те самые чебаковские глазенки, которые поглядели на меня поверх маски, были вполне живые и осмысленные.
|