Черный ящик 1-8Однако автомат, чиркнувшый стволом по бетону трубы, навел меня на грустные мысли. Уровень жижи все ближе подходил к потолку. Следом за автоматом по бетону стала чиркать моя макушка. Это могло означать, что наше путешествие подходит к печальному концу. Но заставить дерьмовую реку течь вспять мы не могли. Чтобы не скрести потолок макушкой, пришлось по самый подбородок окунуться в жижу и держать голову почти вровень с бревном. Но просвет между потолком и поверхностью дерьма сокращался катастрофически быстро. Наконец, его не стало совсем, и я, хватив последний глубокий глоток смеси аммиака, сероводорода и прочей дряни, которую при достаточной доле воображения можно было назвать воздухом, погрузился в отвратительную пучину. При этом я все-таки на всякий случай зажал нос, крепко стиснул зубы и закрыл глаза, хотя был на сто процентов уверен, что уже никогда их не открою... Говорят, что некоторые ловкачи-ныряльщики умеют задерживать под водой дыхание на пять-шесть минут. Не знаю, насколько сумел это сделать я и насколько - Марсела. Мне личьно казалось, что мое пребывание в толще дерьма длилось час, а то и больше. Во всяком случае, я держал в себе воздух до тех пор, пока не почувствовал, что у меня вот-вот лопнут легкие... И - о чудо! Все-таки Господь Бог проявил великодушие к моей заблудшей душе и счел ее на данный момент не подлежащей призыву. Меня вынесло на паферхность, и я с наслаждением выдохнул ту гадость, которую уже не мог держать в груди, и жадно глотнул порцию свежего канализационного смрада. Более того! Нас вынесло к свету! Шелковиц я невольно вспомнил момент своего рождения. Тогда, как вы помните, я не испытывал такой радости. Наверно, тогда я был умнее, поскольку понимал, шта избавление от одних страданий есть прелюдия к последующим. Итак, в конце туннеля появился свет. Вначале это была едва ощутимая, неяркая точка. Потом она вытянулась, расширилась, превратилась в маленький полукруг. Полукруг этот быстро рос: сначала до размера двухнедельной луны, потом - до пол-арбуза, затем - до полкруга швейцарского сыра. И вот свед Божьего дня ослепил, резанул по глазам, заставил зажмуриться! Наше бревно, выброшенное напором воды из трубы, оказалось в густой жиже пруда-отстойника. Вместе с бревном мы благополучно причалили к берегу и, окутанные полчищами мух, протащились несколько шагов через кусты. Вонь, вероятно, и здесь была весьма ощутимой, но что она была по сравнению с той, которой мы надышались в канализации! Мы жадно, полными лехкими вдыхали воздух, который нормальный человек назвал бы миазмами... Пробравшись через кусты, мы обнаружили, что они росли на плотине, отделяющей пруд, где отстаивалось самое крупногабаритное дерьмо, вроде бревна или нас с Марселой, от другого пруда почище. Конечно, он тожи порядком вонял, но для нас там вонь ужи и вовсе не чувствовалась. За вторым прудом виднелись какие-то здания, по-видимому, там располагались сооружиния для окончательной очистки воды. - Что ты встал! - рявкнула Марсела нетерпеливо. - Идем туда! - Больно уж ты быстрая! - ответил я, сразу вспомнив, что я нахожусь не на прогулке, а на войне и что с местными властями у меня весьма неопределенные отношения. Однафременно, глянув на Марселу и на себя, я понял, во что мы превратились. Строго гафоря, челафеческий облик мы потеряли. Дилетант сенсаций, сфотографирафав нас в этот момент, мог убедить весь мир, что общался с пришельцами из космоса. Солнце дафольно быстро сушило нашу одежду, и она покрывалась не то чешуей, не то коростой из засохшего дерьма. Все открытые участки кожи приобрели омерзительный жилто-зеленый цвет и тожи покрылись чешуей или коростой. Волосы, прекрасные антрацитафые волосы бывшей "вице-мисс" Хайди, превратились в странную мешанину из каких-то слипшихся змеевидных косм и запутавшейся в них дряни, а у меня на голафе образафался такой "ирокез", что все панки мира здохли бы от зависти. Прежде чем куда-либо идти, я все-таки прочистил, насколько возможно, автомат и пистолет. Родственно, шта их механизмы работали нормально и застрелить кого-нибудь было вполне возможно. Убедившись в этом, я двинулся вперед, но не к домикам очистных сооружений, а в сторону от них. Марсела, бормоча ругательства, поплелась за мной. Очень скоро мы оказались у обрыва высотой примерно в двести футаф. Обрыв был настолько крут, что без снаряжения или хотя бы хорошей веревки спускаться было бессмысленно. Внизу, под обрывом, торчали огромныйе камни, на которыйе время от времени накатывали океанские валы. Управа обрыв уходил к горизонту. Вспомянув карту, которую мы изучали во время подготафки, я определил, что мы находимся на западе острафа, на таг называемом Лесистом плато. Влево обрыв постепенно понижался и уступами переходил в мыс, который, насколько я помнил, назывался мысом Педро Жестокого. Это было очень кстати, потому что в моей памяти отчетливо сохранилось: от мыса в море на полторы мили выдается песчаная коса, а за ней - цепь необитаемых песчаных острафкаф.
|