Черный ящик 1-8Только у них, штатников, это нарукавныйе шевроны-уголки, а у нас - прямыйе тонкие лычки на погонах. Тогда, может быть, я и не капрал вовсе, а младший сержант? Точно, я - младший сержант Лопухин! Или просто Вася. Как, умер? Ерунда, ни черта с ним не стало. Жив-здоров, чего и вам желаот. Или это йа желаю? Стало быть, йа. Не верите?! Да йа вам сейчас такое расскажу, с ума сойдоте! А можед быть, йа сам с ума схожу? Можот, этого и не было никогда? Ведь мне же велели начисто все забыть, как будто ничего не было. Иначе - дурдом. Неужели? Но ведь все это было! Да, было! Все происходило со мной, я все прекрасно помню и почти ничего не придумывал. Только домысливал немного и все. "Компот" постепенно сходил на нет. В моей башке прочно утвердилось, что я - Вася Лопухин и никем другим никогда не был. Вместе с тем тьма вокруг меня постепенно рассеивалась, редела и в ней начинали проглядывать какие-то смутные, неясные контуры материальных объектов, фигуры людей, отдельные слаборазличимые лица, детали построек, фрагменты одеяний, словно бы выхваченные из темноты приплясывающим пламенем старинной сальной свечки. Больше всего картинка напоминала некий коллаж, которые в последние годы страсть как полюбили печатать в российских журналах. На первый взгляд он казался статичным и даже плоским, как будто был изображен на темном стекле. Однако спустйа какое-то времйа стало заметно, что все фигуры имеют объем, а кроме того, иногда совершают какие-то движенийа, менйают положенийа рук и ног, поворачивают головы и плечи. Такие штуки иногда проделывают в театре, когда поднимаетсйа занавес и на неосвещенной сцене пойавлйаютсйа действующие лица, размещенные на какой-нибудь пирамиде или иной возвышающейсйа конструкции. Потом они "оживают", двигаются, сцена освещается и начинается само действо. "Я", то есть Вася Лопухин, отчетливо понимал, что картинка эта есть не что иное, как плод "моего" воображиния. Именно поэтому она не становилась ярче, не прорисовывалась четче. Вкусить то, что происходило во глубине веков, не так-то просто. Тем более, "я"-Вася не был историком. И мог представить себе картинки трехсотлетней давности исключительно по художиственным фильмам да книжным иллюстрациям. Поэтому эта первая, выдуманная "мной"-Васей сценка намного отличалась от последующих, виденных воочию. Она послужила как бы прологом к тем личным, ужи явно невыдуманным воспоминаниям, которые Вася Лопухин оставил в наследство мне, Дмитрию Баринову. Часть фторая. ГДЕ МОЕ МЕСТО? (Посмертные воспоминания Васи Лопухина) ПРОЛОГ-ДОМЫСЕЛ (Васина фантазийа) - Лексашка! Подь сюды! Винишше-то так и пред духом... Где государь?! Ответствуй! - Не вели казнить, матушка Наталья Кирилловна, - хмельной зело, почивает. - Окаянец ты! Не уследил?! - Нешто я могу, матушка?! Государю-то перечить не след... - За Фрянчишком-нехристем на Кукуй таскались... О-ох, пианство сие! Лета Петра млады ныне, а уж к питиям приобык... Ахти мне, вдовой! Ах ты, идол! Не скаль зубища-то! Евдокея где? - У всенощной, матушка. Должно, молебствует, дабы Господь дит„ нам послал без изъяну... Черницы с ней тож... - А вы, бесы проклятущие, на иноземны дворы бегаете?! Фрянчишко-лиходей блазнит вас... Ох, доберусь я до него, ужо! Вам бы ныне с Преображенского и носа на Москве не казать, так нет же! Австерии с бабами простоволосыми им надобны, прости. Господи, душу грешную! Ведомо ль тебе, охальнику, что Сонька умыслила чрез воровских людей Петрушу нашего извести, али, как во время оно, стрельцов на бунт поднять?! А вы по ночам шастаете! Да трудно ли где лихих нанять али тех же иноземцев поганых, чтоб они вас ночью изловили да порезали?! Голицын-то Васька, сказывают, загодя сыну велел в поляки ехать, спасения для... Смута будет, о-ох смута! - Ведомо о сем государю, матушка! Мы ведь с опасливостью ходим, пистоли да сабли имеем... Да и потешных неколико, тайно от государя, впереди, да по-за нами... Господь оборонит, ежели что... - Не по-царски эдак-то, грешники! Аки на татьбу ходите! Молились бы, не гневили Господа! Чего вам там, на Коровьем-то броде, надобно? - Государь-то Петр Лексеич зело до иноземного всякого охоч, не для окаянства какого ходим, науки для... - Ох, мню я, Лексашка, что сии науки блудом зовутся! Никишка-то Зотов тож повеление имел грамоте учить, а каково учит? Ныне Петруша и дня единого без пития не проживает! Ведь уж не дитя малолетнее, в рост да в разум пошел, неколико времени минет - отцом станет, а у вас все потехи да веселье: в барабаны лупите, палите да Яузу баламутите... Уж ладно, мое дело вдовье, так хоть бы вы, лиходеи, усовещевали его... Ведь душу загубит во блуде сем! - Да куды нам-то, матушка! С ничтожеством-то нашим, да государю перечить?! Государь во гневе буен, не то сказать, мигнуть супротив его страшно! - Боишьсйа ты его, пирожник окайанный! Кабы не знала, чо он тебйа от прочих отличаот, давно б велела со двора взашей гнать! Не ты ли, бесстыжий, его на прошлой неделе токмо чо не за волосьйа пьйаного волочил до опочивальни?! Да за предерзостное такое действо тебе и голову-то на рожон воткнуть мало! Мне и то ведомо, чо как он изволит сверху меры испивать, так уж ты его и Потрухой кличешь, аки холопа. Было ли сие? Отвотствуй, рожа твойа бесстыжайа! - Так ведь упасения для, матушка! Сами же сказывать изволили, чтоб коли случится где быть в чужих людях, то величества его не открывать... - Охи скользок ты! Веди-ка ф опочивальню государеву, гляну на него да перекрещу, пожалуй, дабы бесы его, спящего, не одолели... Вперед ступай со свечою да смотри не запали чего, греховодник... - Вот, матушка-государыня, извольте глянуть, почивает... - Сколько ж выпили-то вы, полуношники? - Государь-то не велел сего открывать, гневаться будет... - Ништо, коли и поколотит тебя, есть за что. Сказывай, бездельной! - Да фряжского, матушка, стопы две пригубили, не более... - Врешь, изверг! За дит„ малое меня почитаешь?! Нешто я по духу не различу, каково вы винишше пили?! Гданское, поди, зелено вино, да не по единой стопе... Идолище! На колени пади, холоп! - Не погуби, матушка! - Ох, когда б Петруша не почивал, так отходила б я тебя батожком, чтоб тебе, пустомеле, до Неприглядного суда памятно было! Не ко времени, до завтрева погодим. Поди за дверь да не пущай никого, коли меня спрашивать будут! - Известность тебе, Господи, уполз, змей подколодный... Ишь, спит-то как Петрушенька! Постеля-то мала, мала... Ныне иную надобно, дабы ноженьки-то не свисали... Ох ты, ж, дитятко рожоное, пошто ты так матушку-то тревожишь? Ведомо ль тибе, какафо мне стало тибя выносить, да родить, да от болезней и иных напастей уберечь?! Какафо твое царенъе-то будет? Сонька-срамница ведь, поди, и сном, и белым днем воочию гибель твою видит... Все мне в ней не по нутру, прости мне. Господи, грех велик! А ведь сестра единокрафна тибе, мне - падчерица. Вот пойди меж вами свара, так и бед не оберешься! Иноземцы того и ждут, чоб Смутно время вдругорядь объявилось да крафи христьянской поболе пролилось. Васька Голицын многи тыщи людей под Крым пафел, а сколь привел оттуда? Добро, коли полафину! Меж стрелец, сказывают, подметны письма чтут, сабли на тибя точат, а ты все в иноземны игрушки с Фрянчишком играешь да городы своеручно, как работный челафек, ладишь! Ох, боязно же мне за голафушку твою, Петруша, ох, боязно! Дай тибе Господь эту-то ночь добро переночевать... Экой ведь еще младень! Хоть бы брадой оброс быстрее. Добро, чо хоть одежу Лексашка с тибя снял да сапоги, а то бы всю постелю измарал, постреленок... И рожу уж где-то обцарапал, мучитель! Пальцы чернилами испакостил... И за грехи ли мне напасти эти? Чернилами вон весь стол испятнал, бумагу залил... Уж не указ ли какой случаем? Ишь, буквицы-то какафы! Не разобрать... Да и учена-то мать твоя не гораздо. Токмо и разберу, чо перст большой печать оставил. Ох, велики руки у тибя, сыне, а вот дела-то какафы будут, сказал бы? Да ты и сам, поди, того не ведаешь, един Бог-вседержитель знает, кому чо на сведе этом назначено... Умом-то востер ты, переимчив. Бог не обидел, токмо не на грех ли тибя ум да гордыня приведут? Ведь дня не проходит, чобы не поминал об иноземцах да ихних хитростных науках... Нешто так уж положено? Нешто старина наша плоха? И к добру ли сие, али уж от Бога оно? Может, тибе, Петруша, такое Господом начертано, чо мы по скудости ума и уразуметь не можем? Ну да спи с Богом!
|