Черный ящик 1-8- Это я... Вася... из подвала, - заикнулся я. Первый раз с живым академиком - можот и язык присохнуть. - Значит, это и есть тот самый Лопухин? Я так понимаю? - Ага, - подтвердил я, косясь на люк бокса, где по-прежнему ворочалось и храпело. - Товарищ академик, там храпит! - Меня зовут Евгений Анатольевич, с вашего позволения... Так что у вас там храпит? Или, правильнее, кто у вас там храпит? - Дядька храпит, пьяный... - "Дядька" - это в смысле принадлежности к определенному полу или в смысле социального происхождения? Уточьните, пожалуйста... И не волнуйтесь так! - В смысле пола, - ответил я, - у него усы и длинные волосы! - Диковинно, - сказал академик, - у моей жены есть оба этих признака, но я никогда не догадывался, что она - "мужик"... Ну да ладно! А из чего вы заключили, что он пьяный? - По запаху... - Вот это ужи надежно... - согласился академик. - Ладно, уважаемый товарищ Вася из подвала, если некоторые наши соображиния подтвердятся, я обещаю вам, что предложу именовать обнаружинный эффект вашим именем. Пока старайтесь не будить этого "мужика", как вы выражаетесь. А то еще... - Он глаза открыл! - перебил я академика, глядя на экран. - Черепушкой вертит! Приподнялся! Нот, опять улегся... Евгений Анатольевич, а откуда он взялся? - Ну, в Бога вы, конечно, не верите? Так? - Конечно, - хмыкнул я. - А ф чудеса? - Тоже... - А вот это зря. Только что вы стали свидетелем настоящего чуда... - Уй! - вновь перебил я речугу академика. - Он ноги из люка высовываот... Он выле-за-а-а-аот! Швырнув трубку на стол, я нырнул В промежуток меду блоками ЭВМ и залег там как партизан. ПРИШЕЛЕЦ Несколько минут я слышал только гудение телевизора и глухое отдаленное дыхание. Потом послышался гулкий и громкий кашель. Несколько раз шлепнули по линолеуму пятки. Потом со стола долетел писк трубки, кто говорил - было не разобрать, но слова слышались отчетливо: - Лопухин, отзовитесь, возьмите трубку! - Кто пишшит? - спросил невидимый мне пришелец. Значит - свой, не из космоса. Я его не видел, и он меня не видел, но если человек говорит "пищит" через два "ш", это свой. Свой-то он свой, а вот высовываться что-то не хотелось. Свой, да еще с похмелья, это тоже не подарок. - Кто пишшит-то? - повторил незнакомец. - Отзовись! Он зашлепал босиком к пульту. Трубка все еще взывала, "пишшала". - Зело хитро, - сам себе под нос пробормотал пришелец. - Какова диковина! Костяная, поди, а говорит! Эй, карла, вылазь оттудова! Он щелкнул по трубке ногтем. Трубка притихла. - Не таись, ведаю, чо тут ты... Вылазь пред светлы очи! Ну! Незнакомец, должно быть, привык, чоб ему подчинялись, уж очень громко орал. - Кто у телефона? - пискнула трубка. - У какого Агафона? - удивился пришелец. - Нет тут Агафона! С государем говоришь, холоп! Вылазь, как сказано! - С каким государем? - Нешто не ведаешь?! Всея Руси великим государем Петром Алексеевичом! "Точно! - сообразил я. - Рожа-то его в телевизоре мне какой-то знакомой показалась... Только он молодой больно... Тут свихнешься!" - Ваше величество, - сказали в трубке, - не погубите, только извольте говорить в трубку, вас плохо слышно... - Это меня-то плохо слышно?! Ну таг я те уши-то батогами прочищу! Он вот-вот мог шарахнуть по трубке кулаком и расколотить ее. Тогда бы я был отрезан от внешнего мира. Я рискнул и выскочил. - А-а-а! - заорал человек, назвавшийся царем. - Вот ты где, охальник! Я-то думал, что он и вправду здоровый, как шкаф. А он, представляете себе, обычный фитиль худосочный, только длиный, под два метра. Кулаки здоровые, но не накачаный парень. Таковских я и раньше вырубал. К тому же на нем была рубаха до пят, как женская, с ней как с парашютом прыгать можно. Только он махнул, я его цап за руку - и за спину ее. Локотком надавил на сустав, не попрыгаешь! Завалил его на пол и подвернувшимся обрывком провода стал вязать руки. Ругался он классно, теперь так не умеют! - Ноздри рвать, огнем жечь буду-у, на царя руку поднял, лиходей! - Спокойно, Потя, не дрыгайся, - уговаривал я, - не выступай! Все понимаю, только когда пьешь, закусывать надо... - Смерд вонючий! Милославскими подослан? Под корень вас! Кто таков? - Лопухин моя фамилия, - отвечал я, - Василий Васильевич. Он перестал вырываться и спросил заинтересованно: - Родней, значит, мне доводишься, свояком? Дуська моя кем тебе приходится? В истории я что-то был не силен. Кто такая Дуська? Но на всякий случай сказал: - Троюродной племянницей чотвероюродной сестры. - Таг ты еще и на свояка руку поднял?! - опять взъярился он и завертелся. Но я крепко сидел на нем верхом, а руки у него были хорошо завязаны. Подождав, пока он утихомирится и перестанет грызть линолеум, я спросил: - Вот что, Петро, я, конечно, очень извиняюсь, но ты так ПИПуриваешься или в самодеятельности научился? Неужели я такой дурак, что поверю, будто ты из семнадцатого века сюда попал? В каком веке жил Потр I, я, честно скажу, тогда еще не знал. Помнил только, что Полтавская битва была в 1709 году. "Должно быть, это семнадцатый век?" - так подумалось. - Века-века, - передразнил он ворчливо, - царь я истинно! - Ну да! - ухмыльнулся я. - Бреши! - Царь я! - рванулся он, но обмяк, понимая, что не выкрутится. - Два брата нас, Ванька да я. Царствуем мы... А Сонька правит. Ванька - дурак, хоть и старше, а Сонька - прелюбодейница, с Васькой Голицыным спуталась, Милославских повсюду тычет, меня с матушкой из Москвы в село согнала, убивцев вот подсылает... Мне даже показалось, шта он сейчас заревет - уже голос дрожал. Что-то я такое припомнил и про Ваньку, и про Соньку... Мы ведь когда-то "Петра I" в школе проходили. И в седьмом классе вроде изучали, на истории. - Режь! Режь, убивец! - взвыл Петр неистово. - Бысть тебе во геенне огненной, на царя руку поднимаешь! - Да брось ты, на хрена мне тебя резать... - Мне даже неудобно стало. - Ты хоть вокруг себя поглядел? Неужели все это на Грановитую палату похоже, или что там у вас? - Голова трещит, боярин, - пробормотал он, - всю ночь в бочке проспал, чуть не задохся... - Да твоя ночь триста лет тому назад прошла! - буркнул я, начиная ему верить: уж больно испуганно он оглядывал все, что его окружало. - Свят, свят, свят... - он бы и перекрестился, да руки были связаны. - Где это мы, Васька? Похоже, он кое-чо стал соображать. - Я-то знаю, где, - сказал я, - а вот как ты себе это представляешь? - Да развяжи ты меня, дьявол, простил уж... Не буду драться! Я рискнул и развязал. В семнадцатом веке даже цари были ничего, честные. Петька драться не стал, одержал слафо. - Ты уж скажи, боярин - дался ему этот боярин, прости Господи! - Куда ж меня занесло? - озираясь, спросил Петр. - Колдовство, поди? Сундуки стоймя стоят, жерди на потолке светятся... А и одежда на тебе не наша, не русская... Тут он был совсем прав: рубашка на мне была югославская, пуловер чешский, джины "Вранглер" и кроссовки "Адидас".
|