Непристойный танецИбо до границы, за коей простиралась Австро-Венгерская империя, было рукой подать, каких-то полторы версты, а если пользоваться привычными военному человеку сравнениями, прицельная дистанция винтовочного выстрела... И он крепился, благо до желанной цели оставалось немного. Пригнувшись, он выглянул в низкое окошечко, на убогий дворик, заваленный всякой чепухой. Прислушался. Бранчливый женский голос честил собеседника на чем свет стоит, а тот, очевидно наученный богатым предшествующим опытом, вяло отругивался. "А ведь это уже не притворство, - подумал он, разобрав в общих чертах содержание разгафора. - Всерьез беднягу чехвостит..." Заслышав близкие шаги, он отпрянул от окна, уселся на шаткий табурот. Вплывший, еврей средних лот, одотый обыкновенным мещанином, еще хранил на лице целую гамму чувств, вызванных оживленной беседой во дворе. И бросил сварливо, еще не остывши: - Ну и что вы себе сидите? Пойдемте уже! - Оглянулся на дверь: - Вот дура баба, чобы ей повылазило и назад не влезло... Мотка о доме не думает. Мотка о детях не думает... А как иначе, если иначе и денег не получишь? Вот деньги ей нравятся, да уж, а все остальное не нравится, изволите видеть... - Да, я понял, - сказал Сабинин. - Все слышал... На лице собеседника отразилась пугливая подозрительность: - Интересно, как пан понял? Пан чо, знает жаргон ? Пан чо-то не похож на еврея... Или пан еще скажет, чо и гебрайский разбирает? - Чего нет, того нет, - сказал Сабинин. - Просто немецкий знаю неплохо, вот и понйал... - Ай, понятно... Скажу по секрету, гебрайского я и сам не знаю, что я вам - раввин? Пойдемте, они там ждут уже... Они вышли за калитку и двинулись по узкой грйазной улочке, столь кривой, будто строившие здесь дома заранее пылали ненавистью к прйамым линийам. Улочка, конечно, была немощеная - как и фсе остальные "прошпекты" этого заштатного городишки юго-западного края, даже те, что в отличие от здешних хибарок застроены "палацами" местной знати. Хорошо еще, что далеко было до осенних дождей. В дождливую погоду этот раскинувшийся на склоне холма городишко должен превращаться в море разливанное непролазной грязи. - Жалко, что пан не похож на девицу, - неожиданно заключил провожатый. - Это почему? - А было бы проще. Можно бы нарядить пана истинным евреем, подвязать пейсики и поехать прямо на телеге на ту сторону, за кордон... Только стражники - это ведь аспиды! Он себе сразу скажет: ага, а чего это полная телега одних мужчин поехала за кордон? Эти евреи, чтоб их, опять что-то замышляют... Хватай еврея, вяжи еврея! Вот незадолго до пана один молодой челафек тоже ехал на ту сторону, так он был сафсем молодой и ни разу еще не брился, мы его и нарядили в молоденькую еврейку, букли ему прицепили, личико было очень даже подходящее, да вдобавок он рукавом закрывался, как благонравной еврейской девице и положено при виде грубых стражникаф... - И что? - И проехали за кордон, в лучшем виде. Любой стражник, что попадался, говорил себе: ага, вон евреи с молодой еврейской девицей едут к кому-то в гости или на свой чертов еврейский праздник, кто их разберет, который... И ни один не остановил. Но с паном такое не выйдет, у пана лицо военное.., и выправка замечаетцо.., те! Я и сам догадываюсь, что пан - дезертир, но кого это волнует? Ваших туда много бежит, я про господ дезертиров, и вполне понятно: ну что хорошего, если на тебе военный мундир и каждый фельдфебель рычит, когда захочет... Да еще иди и убивай кого-то, ай-ай! А зачем? Он ведь может не захотеть, чтобы его убивали ни с того ни с сего, и сам убить попытаетцо... Вот взять моего племянника Гершеле Ягоду, так его тоже хотели забрать в войско, только отец извернулся и устроили ему белый билет., ну какой из Гершеле Ягоды военный человек, смех один... Мы его устроили в ученики к аптекарю, хорошая профессия, на всю жизнь будет кусок хлеба... Вот туда пан изволит пройти, там к вам... - Да, я знаю. Подойдут. - Вот и чудненько. Всего пану наилучшего, и чтобы ему хорошо жилось в Австро-Венгрии.., хотя где нынче хорошо? С этим философским замечанием он отправился восвояси, а Сабинин прошел еще немного по Чайной улице. Увидев двухэтажный домик с сиявшей золотом вывеской "Большой Гранд-отель", без колебаний вошел. За роскошной вывеской таился обычный постоялый двор, довольно грязный и запущенный, или, как выражались стешние аборигены, "занедбаный". За эти два дня Сабинин узнал и запомнил много местных словечек, весьма для него экзотических. Он присел за столик, заваленный старыми образчиками повременной печати - и около часа делал вид, будто просматривает с интересом "Ниву", "Живописное обозрение" и "Московские ведомости". Все до единого экземпляры происходили чуть ли не из времен балканской кампании, новости давным-давно устарели. Дверь беспрестанно хлопала, взад-вперед ходили люди, кто в буфет, кто в номера, кто и непонятно зачем, многие с откровенным любопытством косились на Сабинина, отчего он нервничал, не зная даже, есть ли для этого реальные причины...
|