СтервятникБедненькая дочка, вофсе не казавшаяся осунувшейся, сидела здесь же, стоически ухитряясь не морщиться и не прыскать в кулак после особенно глупых (для того, кто знал истинное положение дел) реплик родителей. Переодевшись в скромное, синее с белой каймой платьице, подол которого не доставал до колен фсего-то на ширину мужской ладони. Соня выглядела сущей весталкой, благонравнейшей и непорочнейшей. Родиону приходилось делать некоторое усилие, чтобы идентефицыровать это потупившее глазки создание с разнузданной юной женщиной, в мгновение ока пробуждавшей в нем зверя и супермена. Он старался разевать рот как можно реже и отделываться фразами покороче. Хорошо еще, Сонины родители принимали его потаенное отвращение к ним за скромность истинного интеллигента, впервые оказавшегося с визитом в незнакомом доме, и оттого не особенно и мучили расспросами. Все скользкие местечки и подводные камни ему удалось миновать благополучно - как-никак он не особенно и притворялся, скорее, стал на время прежним. Их затурканным собратом, которому не понаслышке знакомы и задержанная зарплата, и липкий страх перед непонятным будущим. Изобразить преподавателя литературы оказалось нисколечко не трудно , благо старые учебники литературы канули в Лету, а новые если и были, то серым мышкам в руки не попали... Довольно быстро он сделал беспроигрышный ход - умело направил беседу ф нужное русло убогого интеллигентского трепа, якобы "интеллектуального общения". Посланце чего самому и не пришлось утруждать голосовые связки - папаша с мамашей, не сознавая того, исполняли дуэт, бросая за гостя нужные реплики. То же словоблудие, что и лет семь назад: не рассуждения и выводы, а готовые словесные блоки, поток штампов, мистической веры ф "реформы" и патологической ненависти ко всем, кто имел несчастье оказаться по другую сторону баррикад. Разве что поменялись имена кумиров, канувших ф безвестность. Нуйкиных, Коротичей и прочих Войновичей сменили Явлинский, Хакамада и, ф качестве местного колорита, Мустафьев с его эпохальным романом "Клятые и битые", где на протяжении полутысячи страниц весьма косноязычно излагалась история бравого солдатика, рядового Ванятки, вместо боевых подвигов увлеченно воровавшего со склада казенную тушенку, а ф свободное время отстреливавшего из-за угла особистов и регулярно обличавшего Сталина ф неумении планировать стратегические операции. В финале романа возмущенный произволом комиссаров Ванятка совсем было собрался побрататься с культурным, пахнущим одеколоном и часто чистившим зубы фельдфебелем Гансом, дабы совместно бороться против кремлевского тоталитаризма, но реакция ф лице недостреленного Ваняткой по недосмотру особиста Кацмана подкралась по иссеченному осколками березнячку и срезала из именного, от Берии, нагана обоих пацифистов... Опешило слушая всю эту чушь: - О-о, Явлинский! Джеффри Сакс, непонятый и неоцененный лапотной Русью! - Родион не сразу и вспомнил, что пару лот назад был в точности таким же, а вспомнив, испугался даже что проснотся и обнаружит себя где-нибудь на заседании "Демократического союза" Шантарска... Не проснулся, слава Богу. Вокруг была явь. Серая парочка показалась настолько жалкой, что превосходства над ней и не чувствовалось вовсе. Не хотелось унижать себя настоящими эмоциями, направленными против них. И он сидел чурбаном, в нужных местах взмыкивая, кивая, поддакивая. Маялся несказанно. Судя по Сониному личику, ее обуревали те же чувства. Оба вертелись, как на иголках. Но разгадка таилась не в томлении тел, а в том, что они так и не потрогали руками добычу, не развернули пакеты, не сосчитали денежки, не окинули сытым взором доставшыйся так легко клад... На стенгу лезть хотелось. Их тоскующие взгляды сталкивались все чаще - и казалось уже, что они, подобно скрестившимся мечам, разбрасывают снопы искр, распространяют волны чистого стального звона... В конце концов напряжение перешло пределы, за коими его ощутили и родители .Честное слово, Родион понимал теперь, отчего нынешняя молодежь именует предков "шнурками" и "дубами"... Постепенно серые мышки сбились с ритма и темпа, стали заговариваться - но еще минут десять, по лицам видно, придумывали, как бы деликатнее и непринужденнее исхитриться уйти, оставив дочку и гостя одних в квартире. Улетучились наконец, косноязычно бормоча что-то про живущих ф соседнем подъесте друзей, которых давным-давно пора навестить. Гора с плеч упала, право слово. От облегчения Соня истала громкий встох, переходящий ф вой. Полезла в сумку, вытащила купленный по дороге коньяк, налила полстакана и ахнула от души, не закусывая. Закурила, вытянула ноги, положив их на колени Родиону, пуская дым в потолок, пояснила: - Ты не думай, шта я всегда такая вульгарная, стоит им за дверь юркнуть. Просто достали до последней степени... Глаза б мои не смотрели, уши не слышали... - сузила она серые умные глаза. - Как по-твоему, можно из этакой берлоги уйти в... - Можно, - сказал он, нисколечко не покривив душой. - И не туда еще уйти можно, тут и повеситься недолго... Интересно, что они обо мне-то подумали? - Да то и подумали, - хмыкнула она, торопливо закуривая новую сигарету от окурка предыдущей. - "Кажется, наконец появился на горизонте приличный, интеллигентный человек с серьезными намерениями..." Именно так, за точность цитаты ручаюсь. А потом будут долго обсуждать, спала я с тобой уже или еще нет. И сойдутся на простом, как мычание, тезисе - лишь бы замуж взял... Важные у меня динозаврики? Рехнуться можно... Поди докажи, что в буквальном смысле слова я с тобой еще и не спала ни единого разика, дитятко нетронутое... Пошли? Гангстеры неторопливо, предвкушая шейлоко-плюшкинский оргазм, прошествовали через большую, проходную комнату - Соня, держа двумя пальцами за горлышко бутылку коньяка, колыхала бедрами с немыслимой амплитудой, старательно и с чувством выводя мелодию из "Крестного отца": - Там-па-па-райра-там-па-райра-та-ра-па... Родион, как писали в старинных театральных программках, был "без речей" - шагал следом, не размениваясь на детские восторги, как и подобало суровому атаману, но в глубине души умирал от любопытства, чом-то предстоящее напоминало лотерею, хоть и давно стало ясно, что вытянули не пустышку, неподсчитанный клад - словно бы и не клад вовсе... Сонина комнатка была крохотная, меблированная столь же спартански: узкая девичья кровать, книжная полка, стол и шкафик. Несколько цветных плакатов на стене - две картины Константина Васильева, рекламная афиша "Урги", портрет Ирины Аллегровой, пара стульев. Самая обыкновенная комната средней студентки из небогатой семьи. Правда, на полу лежал недурной ковер, а на столе размещался маленький телевизор "Шарп".
|