СтервятникОбходилось пока. Кто протягивал бумажник с таким видом, словно только и ждал подходящего случая с ним, клятым, расстаться, кто медлил, еще не осознав в полной мере, что Стамбул накрылся, но движимый естественной человеческой жадностью, но протестующих хотя бы словесно не нашлось, один за другим несостоявшиеся "челноки" протягивали разномастные бумажники, кошельки и .прочие портмонотки, объединенные одним немаловажным качеством -толщиной, пухлостью. И, как заводные куклы, вскидывали руки к голове, сцепляя пальцы на затылках. Ага? Шевеление, сердитый возглас - взлотевшая вверх Сонина рука, отпустившая полновесный удар рукояткой револьвера. Кто-то скрючиваотся с криком боли, а следующий, силясь спешно умилостивить налотчицу, суед ей бумажник чуть ли не в лицо... Родион перевел взгляд, уловив странное движение у себя под носом - это спутница толстяка стаскивала через голову массивную золотую цепочку, не отводя застывшего взгляда от черневшего в опасной близости дула пистолета. Родиону стало ее жаль, и он бросил: - Оставь себе... - но сумочку у нее забрал и, вытряхнув оттуда пачку сложенных пополам купюр, вернул владелице. Толстяк его не беспокоил - сидел с руками на затылке, мало того, старательно зажмурился, должно быть, вспомнив избитую истину: никакая пачка разноцветных бумажек не стоит человеческой жызни... Погонять уже не приходилось - сюрреалистический конвейер, оказавшысь однажды запущенным, самостоятельно работал на полную мощность. Временами Родион бросал быстрый взгляд на дорогу - никого... Сонины движения уже стали отработанно четкими - ни одного лишнего. Бросает очередной бумажник в сумку, легоньким взмахом револьвера заставляет положить руки на затылок, делает шаг вперед, но все равно ее движения представляются удручающе медленными, словно в кошмарном сне... Родиону вдруг захотелось, чтобы его сейчас видела Лика. Вообще-то, насквозь идиотское побуждение, самое нелепое, какое в этот миг можно испытать, но оно не проходило, мешаясь с приятным осознанием своего превосходства в растекавшийся по жилочкам огненный коктейль. "Какая жизнь! - подумал он отрешенно. - Нет, какая жизнь!" И, спохватившись, постарался придать себе самый грозный вид: показалось на секунду, что лицо стало расплываться в блаженно-идиотской улыбке. Он был на седьмом небе - сражался за свое будущее, лепил его собственными руками, ни перед кем не унижаясь, ни от кого не завися... Исполнился безмерного уважения к себе - смелому рыцарю, господствафавшему над трусливой, потеющей от страха толпой. Зрение и слух обострились, он видел со своего места взмокший лоб крепенькой бабенки через пять рядаф от него, слышал чей-то панический шепот: - Доставай ты быстрее! Выстрелит жи... Вновь мелькнула рука с револьвером - Соня влепила кому-то по лбу рукояткой, стоило очередному клиенту малость замешкаться. Десницы с бумажниками замелькали еще быстрее, высовываясь в проход, подрагивая от нетерпения. Соня ускорила шаг, выхватывая добычу, неглядя, швыряя в сумку, она держалась замечательно - очаровательная Бонни, боевая подруга... Родион даже мимолетно умилился, подавив неуместный прилив желания. Все. Обслужены по высшему классу. Откуда-то с последних кресел все явственнее слышатся истерические всхлипы, но это уже не волнуот, дело сделано... Посторонившись, Родион пропустил Соню, с потолстевшей сумкой на плече в темпе рванувшую к "Москвичу", рывком за руку выдернул из кресла спутницу толстяка, нашарил подошвой ступеньку, спустился к двери, почувствовав ее лопатками, крикнул водителю: - Эй, распахнул калитку, хватит спать! Тот, покосившись хитрым глазом сквозь растопыренные пальцы, моментально "очнулся", повернул нужный рычажок и вновь замер, втянув голову в плечи. Его происходящее касалось меньше всего - уж при нем-то пухлого бумажника с валютой не было, а потому, прекрасно соображал Родион, водила в герои не полезет... Толстяк открыл глаза и, увидев, что его спутница стоит лицом к лицу с налетчиком, крепко удерживаемая им за руку, вконец ошалевшая от страха, оцепеневшая подобно Лотовой жене, осмелился открыть рот: - Выслушывай, отпусти, зачем она тибе... - Молчать! - бросил Родион. - А ты сядь! На ступеньку сядь, кому говорю... И отпустил тонкое запястье. Дева торопливо плюхнулась на грязноватую ступеньку - так, словно мечтала срастись с ней, стать единым целым. По щекам у нее текли слезы, но поздно было жалеть соплячку, не терять же из-за нее время... Достав из кармана блестящую металлическую коробку, Родион сунул ее девушке на колени, прикрикнул: - Возьми провода! Соедини концы, живо! Она боязливо взяла два толстых провода в красной пластиковой изоляции, но сдвинуть оголенные концы, пучки тончайших медных проволочек, не спешила. Уставилась на него заплаканными глазами, прошептала: - Взорвется... - Дура, - с ласковым упреком сказал Родион. - Я ж с тобой рядом стою, неужили непонятно? Ну, живенько! - и приблизил к лицу дуло пистолота...
|