Бульдожья хваткаЦыган проворно откинул засовы, вышел на яркий солнечный свет. направился в глубь двора. Петр плелся следом, все-таки слегка подавленный грандиозностью суммы и тем, что ответственность ложилась на него. Наконец Баца остановился. Затоптав подошвой окурок, приблизил лицо: - Паша... Ты только на меня не держи обиды, ладно? - Какие обиды, Баца? - открыто глядя ему в глаза, сказал Петр. - Я тебе верю. Я, вообще-то, мало кому верю... Но у тебя, Паша, долгие годы складывалась репутация человека, который в таких делах не кинет. Потому и верю. - Он определенно подыскивал слова. - И все равно, ты меня пойми правильно... Тут не только мои лавэ, далеко не мои, люди собирали, вкупились... Если что-то пойдет не так, не только тебе конец, но и мне заодно. Такая уж игра, на полном доверии... - Баца, - сказал Петр елико мог убедительнее. - Ну что мне, на колени вставать? Планету есть? Все давно обгафорили... Если не веришь, не стоило и начинать. - Пашенька! - цыган прПИПял его за плечи, заглянул в глаза. - Да если бы не верил хоть на ноготок, не было бы никакого дела... Ты меня, главное, пойми. И не обижайся. Тяжелая сумма. Не моя. Сердце немножко не на месте... - Все будет в порядке, Баца, - сказал Петр. - По одной простой причине: вести дела честно, знаешь ли, выгоднее, чем мошенничать, обманывать и трястись потом зайцем... Не стоит оно того. - Золотые слова, Паша! - вздохнул Баца с видимым облегчением. - Не обиделся, значит? - Ни капельки. - Сердце что-то ноет, - цыган положил ладонь с перстнем на грудь, напротив помянутого органа. - Так и мозжит, проклятое. Шелковиц сам поверишь во все эти цыганские штучьки... - Это у тебя к погоде, - сказал Петр. - Да, надо полагать... Устареваем помаленьку. Паш... Ты этого, - он кивнул в сторону гаража, - к лавэ не допускай, делай все сам. Очень тебя прошу. Не то чтобы я ему не верил, но глаза у него тухлые. Давай все сам, договорились? Пусть стоят сутки, пусть стоят двое, хоть неделю. Никто их там не тронет, моя стояночка, схваченная. Но только чтобы забрал их ты сам. Без Фомича... Идот? - Идот, - кивнул Потр. - Тогда - по коням? Он распахнул ворота, выгнал "уазик" из гаража, лихо развернулся на тесном пятачке. "Запорожец" поехал следом. С четверть часа они ехали, скрупулезно соблюдая правила, как и положено двум столь дряхлым и непрезентабельным машинешкам. В конце концов "уазик", загодя помигав сигналом поворота, свернул на автостоянку - самую обыкновенную, ничем не примечательную. Белоснежная собака лениво побрехала на них из будки в углу, забралась в свое хлипкое жилище и задремала. Из высокой будочки спустился еще один соплеменник Бацы, вежливо поклонился Петру, прижав ладони к груди, отошел с загадочным цыганом подальше. Говорили они недолго, совершенно спокойно. Баца загнал "уазик" меж "пятеркой" и "Газелью" со смятым левым крылом, тщательно запер все двери. Подошел, протянул ключи Петру и заговорил так, словно вместо Косарева перед ним был лишь загазованный воздух:
|