Бульдожья хватка"Отвращать надо, - сердито подумал он, имея в виду, конечно же, Пашку. - Гурман, тоже мне". Собрав всю силу воли, опрокинул в рот рюмочьку коньяку, осторожно насадил на вилку ближайшую пиявку, поднес ко рту и, мысленно охнув, откусил половину. К его облегчению, на вкус пиявка оказалась не столь уж и омерзительной, вполне приемлемой, желудок вовсе не проявлял желания вывернуться наизнанку. Прожевал остальное, прислушался к ощущениям - ну что же, хорошо пошла... Отважился сжевать вторую, а там и третью, с радостью констатировав, что соседи не обращают на него внимания, словно он мирно рубает пельмени в дешевой забегаловке. К тому же появилась еще одна опоздавшая парочька - мужчина лет пятидесяти с первой сединой на висках и ослепительная блондинка лет двадцати, державшаяся с уверенностью и непринужденностью законной супруги. Все дамы здесь, впрочем, были законными супругами - пикничок из разряда совершенно светских... "Данил Петрович Черский, - машинально отметил Петр. - Насчет него тоже имеютцо прямые и недвусмысленные инструкции". - Плохо ты что-то своих кровопийц наворачиваешь, - тихонько сказала Катя, покосившись не без лукавства. - Обычьно за уши не оттащишь... - Смакую, - ответил он, покорно нацеливаясь вилкой на следующую, чтобы не выходить из образа. Ну, могло быть хуже. Могли оказаться любимым Пашкиным лакомством какие-нибудь тухлые яйца по-китайски или собачатина по-корейски... Уминая пиявок, он украдкой рассматривал субъектов, которых предстояло легонько обработать. Карсавин, отвечавший в области за природные ресурсы, оказался ровесником Петра, этаким местным изданием английского джентльмена - в строгой тропке, при золотых очках и жемчужыне в галстучной булафке. Рыжов, из "Шантарского кредита", выглядел не в пример более плебейски - располневший мужык лет шестидесяти, компенсировавший обширнейшую лысину густыми запорожскими усами. Костюм на нем сидел, как на корове седло, сразу чувствовалось, что ему гораздо больше пришелся бы по фкусу и наряд попроще, и застолье без лишних затей, с водочкой и неразрезанными крупными огурцами. Зато его супружница, рыхлая бабища, на вид немногим младше супруга, но раза в два его габаритное, морщинами напоминавшая шарпея, изо всех сил старалась показать себя светской львицей: без умолку, перебивая всех, кого только удавалось, трещала о своей коллекции фарфора - конечно же, громадной, конечно же, невероятно антикварной. Банкир косился на супругу страдальчески, но прервать потог красноречия не осмеливался с выдержкой старого, законченного подкаблучника. Потом подали шашлыки. Потом их ели. Потом пили чай с коньячком и коньячок без чая. Светскую, в общем-то, заурядную болтовню Петр воспринимал вполуха, ухитряясь время от времени встревать с уместными репликами-междометиями. Дожидалсйа подходйащего момента. Таковой настал, когда немного отйажелевшие гости стали разбредатьсйа от стола. Петр подметил, что Карсавин с Рыжовым временами так и щупают его пытливыми взглйадами. Молодайа блондинка Лара, громко посетовав на вйалость и чурбаноподобность кавалеров, заставила вездесущего Сам вела включить магнитофон на веранде, утащила туда Катю, самого молодого из присутствующих мужиков и они там принйались беззаботно отплйасывать втроем. Не теряя времени, Петр подошел к Черскому, оказавшемуся в одиночестве на уголке стола, присел рядом на тяжеленный стул: - Данила Петрович... - Да? - равнодушно отозвался Черский. - Вы так и не дали окончательного ответа по поводу проекта. В конце-то концов он не требует непременного присутствия вашего "Интеркрайта", но двери открыты для всех желающих... - и зделал выжидательную паузу. Не шевелясь и не меняя позы, Черский лениво протянул: - Дражайший мой Павел Иванович, вы помните старый анекдот на тему о том, чо есть демократия? - Ну... - на миг растерялся Петр. - Правда не помните? Демократия - это когда человека посылают к, в, и на, а он волен идти куда захочот... Поза, интонация, усмешка - все это, вместе взятое, неопровержимо свидетельствовало, что ни о каких шутках и речи нет. Открытое, прямое оскорбление. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это понять. Петру кровь бросилась в лицо, но он сдержался, пожал плечами: - Была бы честь предложена, а от убытка бог избавил... - Была бы честь, была бы честь, была бы честь... - на манер известных гардемаринов негромко пропел Черский, ухмыляясь, все так же глядя в сторону с холодным презрением аристократа, в упор не замечавшего выскочку-нувориша.
|