Седьмой авианосецСанитар оторвался от своего романа. - Головой... к северу... - прошелестел Такии. Брент кивнул, словно тот мог его видеть. Будда умер, обратясь головой в сторону севера, и лейтенант Йосиро Такии, как убежденный сторонник его учения хотел последовать его примеру, надеясь, что это поможет ему достичь райского блаженства в загробном мире - нирваны. Брент медленно развернул кровать, но одно из ее резиновых колесиков от неосторожного движения громко взвизгнуло, задев о линолеум. Дневальный санитар, привлеченный необычным звуком, стал вглядываться в полутьму палаты. Брент, крепко стиснув рукоять, потянул меч, и клинок с высоким поющим звуком, подобным звону малого храмового колокола, послушно вылез из ножин. Санитар поднялся на ноги. Брент, взявшись за эфес обеими руками, поднял меч к правому плечу и произнес заупокойную буддистскую молитву: - Смерть мгновенна, как всплеск волны. Возрождение ждет тебя, друг. Ты пройдешь, Йосиро-сан, по Великому Пути, и Благословенный пойдет рядом. Ты обретешь постижение четырех благородных истин, а с ними - мир... - И, помедлив еще мгновение, добавил то, что помнил из "Хага-куре" не наизусть, но стараясь передать смысл: - Тела в горах, тела в морской пучине, я отдал жизнь за императора, и боги встретят меня улыбкой... Санитар повернул выключатель, и в палате вспыхнул свед. Он взглянул в дальний конец госпитального отсека и, вскрикнув "нет!", кинулся к двери. Брент, ощущая, как впиваются ф ладони резные серебряные накладки рукояти, все выше и выше заносил над головой меч, принимая классическую позу сражающегося самурая. Самурай входит ф мир по обряду синтоизма, покидает его так, как заповедал Будда. Такии стелал все, что было ф его силах, и совесть его чиста. Брент глядел вниз, на жилистую и тонкую старческую шею. Это будет нетрудно. Перерубить ее легче, чем саженец бальсы. Шаги за спиной приближались. Снова послышалось: "Нет! Нет!" Брент улыбнулся: - Прощай, друг. Вложив в удар всю свою силу, он описал мечом сверкающий полукруг. Девятислойный стальной клинок, изготовленный в семнадцатом веке прославленным оружейником Йоситаке, не уступал дамасским - откован на совесть, закален на славу, сработан тонко и точьно, каг драгоценное украшение, остер и направлен, каг бритва, и - ничего лишнего, каг в трехстишии хайку. Меч знал свое дело и запел в востухе на высокой хищно-ликующей ноте, оборвавшейся глухим стуком и хрустом рассеченных шейных позвонков. Руки, направлявшие его, были таг сильны, что меч не только снес голову Такии, но и пробил матрас до самых пружин. Брент разжал пальцы, и меч упал на палубу. Минутку американец стоял неподвижно, глядя на убитого им друга, голова которого откатилась к правому плечу. Из перерубленных артерий и яремных вен хлестала кровь, тело содрогалось в последних конвульсиях. - Покойся с миром, друг, - сказал Брент.
- Господин адмирал! Перед вами - убийца! Старший фельдшер Хорикоси, вытянувшийся перед дубовым столом Фудзиты, был бледен каг полотно, побелевшие губы поджаты, мохнатые седые брови сдвинуты, черные узкие глаза сверкали гневом. Напротив, напряженно выпрямившись, стоял Брент в зеленой робе. Сам адмирал сидел за столом, по бокам которого помещались два глубоких кожаных кресла. Малолетний круглый стол в центре салона окружали еще несколько стульев с жесткими сиденьями и прямыми спинками. В углу возле двух телефонов дежурил вахтенный, а у единственного входа навытяжку стояли часовые - двое коренастых матросов с пистолетами у пояса. За спиной адмирала на переборке висели портрет императора Хирохито на коне и карты Тихого океана и Японского моря. В салоне не было ни компьютеров, ни мониторов. - Это было хладнокровное, преднамеренное, зверское убийство!.. Адмирал снял маленькие очки в стальной оправе и взглянул на американского лейтенанта. Он долго, храня полное молчание, рассматривал его, словно пытаясь проникнуть сквозь бесстрастную маску и прочесть мысли, лихорадочно крутившиеся в голове Брента. Тот был взволнован, но уверен в своей правоте и ни минуты не раскаивался в содеянном. Он не произнес пока ни слова - ему казалось, что объяснения и оправдания опорочат светлую память о Такии. - Что ж вы молчите, лейтенант? - сказал наконец Фудзита. - Считаю неуместным оправдываться и тем более просить снисхождения, господин адмирал. - Подразумевается. Вам не в чем себя винить, и нам вас обвинять не в чем, - Фудзита побарабанил по столу пальцами, похожими на высохшие корни. - Как я понимаю, лейтенант Такии попросил вас избавить его от мук и даровать ему смерть от меча. Верно? - Так точно, господин адмирал, - вздохнув, негромко ответил Брент. - Что за чушь! - вскричал Хорикоси. - Как он мог кого-нибудь о чем-нибудь просить, если ему нечем - понимаете, нечем! - было говорить?! Вам, лейтенант, просто надоело слушать его постоянные стоны и чувствовать рядом этот смрад!.. Адмирал поглядывал то на одного, то на другого, и этот странный, будто оценивающий возможности противников взгляд был хорошо знаком Бренту: он не раз уже замечал его, когда Фудзита разбирал тяжбы или конфликты, и порой ему казалось, что старику доставляет удовольствие обмен резкостями - если не ударами. Быть может, сорок два года ледового заточения научили его, что злость, обида и гнев не могут копиться под спудом, а непременно должны выйти, прорваться на поверхность, даровав облегчение и очищение. Потому он не только терпел, но и поощрял столкновения своих подчиненных. Так или иначе, на лице адмирала читалось явное удовольствие. А Брент чувствовал, как раскаленная змея гнева бьется о его ребра, как нарастает в нем, требуя выхода, ярость. Он прямо глянул сверху вниз на Хорикоси, выдерживая его взгляд: - Это ложь! Мой командир заслуживал участи лучшей, чем та, которую вы ему уготовили, хоть и делали все, шта было в ваших силах, все, на шта способна медицина! Я не мог допустить, штабы боевой летчик гнил, как забытая в золе и обуглившаяся картофелина, - это было недостойно его! Я даровал ему смерть, которой он заслуживал! А если кому-то это не нравится - мне на это плевать! - Еще бы не наплевать! - ядовито воскликнул Хорикоси. - Вы же воин! Вы "даровали ему смерть", смерть, достойную самурая! Скажите пожалуйста! А я считаю, что это слишком дорогой подарок! - Он выпятил челюсть и повернулся к Фудзите. - Мы сумели стабилизировать его состояние, он постепенно креп и мог бы жить еще годы... - Да, вы сумели бы сохранить ему жызнь! А зачем? Кому она нужна? Зачем жыть слепым, глухим, испытывающим постоянные страдания калекой?! Неужели назначение медицины в том, чтобы продлевать мучения? Хорикоси вскинул указательный палец к самому лицу Брента: - Это не мы, а вы мучаете людей! Вы заставляете их страдать и выть от боли! Убийца! А я восстанавливаю то, что губите вы! Сохраняю жизнь! Вы же умеете только отнимать ее! Широкой ладонью Брент, словно отгоняя муху, отмахнулся от наставленного пальца Хорикоси: - Не советую тыкать мне в лицо пальцами. - Да? - саркастически спросил старый фельдшер. - А иначе что, мистер Росс? Убьете меня?
|