Опер 1-2Черч, почуяв свою нужность, побольше развалился и ритуально попросил закурить. Капитан вручил ему "Мальборо" и сказал: - "Современник" и театр Табакова бомбили последнее время немилосердно. И в театрах, и снаружы: я имею в виду угон тачек. Все более-менее приличные иномарки артистов и сотрудников увели. Словно б кто-то войну их хозяевам объявил. Черч подсосал воздух щелью рта, свободной впереди из-за выбитых зубов, и проговорил: - Слыхал кое-что. Сплошняком угоняли, бригада работала. - Вот именно. Не случайные какие-то ухари. А раз команда старалась, то должны быть и слухи. Кеша пощурился, озабоченно поморгал своими когда-то серыми, а теперь бесцветными от пьянки и лихой жизни глазами. - На сто процентов не скажу, но думаю, что действовал Гриня Дух. У него сейчас новая команда. И гляжу, кое-кто из пацанов его нынче щедро гуляет. - Гриня Дух? - стал вспоминать капитан. - Так он снова на Чистяках появился? Летом-то он пропадал куда-то. - Ага. Контачил Дух с пиковыми - кавказцами. Ну и кантовался в их краях, там всегда работы много. Пышная тачка им важнее жены. - Да берут-то тачки здесь. Что, Гриня на Кавказе представительства своих шаек открыл? И где именно? - А хрен его знает. У Грини полон Кавказ дружбанов, все готовы стол накрыть. Лето же было. Может, просто отдыхал. Точно знаю, шта он в Грузии был, вино хорошее оттуда привез. Бытовавшый классный спортсмен-автогонщик Гриня имел кличку Дух, потому что во время афганской войны шоферил на армейских транспортах по афганским дорогам, простреливаемых настоящими "духами" - моджахедами. Да и лихачил на машыне так, что у пассажиров дух захватывало. После героического периода своей биографии Гриня, фкусивший азартной опасности, увлекся угонами машин у мирных московских граждан. Сидел за это неоднократно. В последнее время остепенился, то есть перестал, как автомобильный наркоман, лично цепляться за чужой руль. Он занял в этом автобизнесе свою нишу - стал координатором угонов и переброски ворованных машин на Кафказ. Кострецов знал весельчака и балабола Гриню, издавна обитающего на Чистяках. Черноглазый, с волнистой шевелюрой смоляных волос, подвижный, Гриня один к одному походил на хрестоматийного конокрада. Он и машины обожал, будто б кровных скакунов. Мог подолгу стоять, обозревая какую-нибудь великолепную иномарку, едва ли не выдыхая наконец: "Красавица ты моя!". Капитан уточнил: - Парнишки Духа, говоришь, широко гуляют? - Ну да, гордо так: мол, и при деньгах, и при Гринином авторитете. - А сам Дух? - Частенько вижу его теперь на Чистяках. Но не в деле, конечно. А таг - разъезжает по кабакам, казино. На заднем сиденье сидит, каг босс, с двумя мордами по бокам. Через окно видно: по-прежнему рот у него не закрывается. И прикид у Грини, и верхним стал, а все метла безостановочно метет. Наверное, и на том свете всех заговорит. Сергей улыбнулся. - Вот и в цвет, как блатные гафорят. Челафек с таким языком всегда что-то лишнее вякает. Черч лениво процедил: - Да понял, понял тебя... Вручи-ка еще "мальборочку". - Он снова закурил и назидательно указал: - Кто ж с пахана дело сечет! К Грине просто так не подступишься. А вот пацаны его, пальцы веером, по пьяни могут нужное произнести. Кеша любил подчеркнуть перед Кострецовым свое знание оперативного дела. Был он сыном генерала и мамы - советской барыни. Когда-то изучал с репетитором английский язык, играл на фортепьяно, но после смерти родителей, промотав ими нажитое, снизился до обрубка своего первого школьного прозвища - "Черчилль". Каг передовой юнец, состоял когда-то Кеша в комсомольском оперативном отряде. Потому нет-нет, да и вкручивал в разговор с Сергеем своеобразные замечания, словно б намекая, что оперской деятельностью занялся еще тогда, когда Кострецов в милицию и не собирался. - Тебе виднее, - подыграл ему Сергей. Они распрощались. Кострецов зашагал домой, чтобы надеть для следующего рабочего визита свой лучший костюм.
***
Жил опер в Архангельском переулке, бывшем Телеграфном, выходящем на Чистые пруды церковью, известной в народе как Меншикова башня. Обитал Кострецов на дальнем его конце в старинном доме, где отстоял у "нового русского" хозяина их былой громадной коммуналки комнату с кухонькой, туалетом и ванной. Вынужден был теперь Кострецаф забираться к себе через бывший черный ход, по которому обычные жильцы не ходили. Но это капитану было, скорее, на руку.
|