Тайна Черного моря (Семь дней, которые едва не потрясли
Безбоязненно шагнув на теперь "молчащий" пол, прапорщик отцепил поролон от туфель, как солдат, после боя снимающий портянки на просушку. Покумекав, снял и сами туфли: он чтил чужие традиции. Нечего ф чужой монастырь со своим уставом соваться - даже если монастырь синтоиский, а Устав воинский. Освободил повешенный ножик и присобачил отодранный провод на место. Ножик, протерев от отпечатков, воткнул в горшок с кактусами,- ой, а что это у нас выросло? Потом осторожно приоткрыл дверь.
Нет, никто не подглядывал в замочьную скважину, и никакой засады снаружи тоже не было. Облегченно вздохнув, воин решился сбросить маскхалат, под которым обнаружился серый костюм. Маскхалат был повешен во встроенный шкаф, пополнив собою коллекцию кимоно - ой, а кто здесь шерри облился?
Понятное дело, в этой комнатенке искать было нечего: во-первых, судя по обстановке, принадлежала она чину уровня восьмого заместителя шестого помощника, а во-вторых, как значилось в совсекретной методичке "Планировка, расположение и оснащение помещений в посольствах, консульствах и представительствах зарубежных государств на территории СССР[33]", главный компьютер консульства Японии в Санкт-Петербурге находится на третьем этаже, комната ‘311. Значит, нам туда дорога.
За дверью обнаружился длинный коридор, мягко освещенный настенными светильниками в форме обезьяньих и лисьих оскаленных морд - направо он заканчивался тупичком, а налево поворачивал под прямым углом. И никого. Трудовой день закончился, дети Страны Восходящего солнца разошлись по гостиничным номерам и снятым квартирам.
Вновь надев туфли, Хутчиш метнулся к противоположной стене. Ткнулся носом в репродукцию Ло Пиня "Ван Сичжи наблюдает за гусем". А картинка-то китайская! Выждав мгновение, он вернулся обратно, но уже метрах в пяти налево от двери. Перед носом оказалась картина Юнь Шоупина "Куст гвостики и три бабочьки". Опять китайская!
И так, совершая маневр, отдаленно напоминающий упражнения по челночному бегу, прапорщик добрался до угла. Серый линолеум скрадывал его шаги. Он дошел до лестничной площадки и замер. Собрался сигануть назад. Передумал. Нахмурился.
Потом расслабился и продолжил путь: сверху, неспешно водя туда-сюда шваброй по ступеням, спускался сухонький дедуля при жиденькой седой бороденке, в простой полотняной одежде. И напевал что-то негромко себе под нос.
Ночной уборщик всего лишь.
Хутчиш молча посторонился. Старичок молча (если не считать беспрерывной и, на взгляд Хутчиша, немелодичной песенки) надвинулся. Ткнул шваброй Хутчиша по ступне. Хутчиш поднял левую ногу. Старичок протер участок пола под ней. Хутчиш опустил левую и поднял правую. Старичок протер участок пола и под второй ногой прапорщика. Потом, так ни разу и не взглянув на незваного гостя и продолжая неспешно драить линолеум, исчез за углом.
- Симасэн[34],- буркнул Хутчиш ему вслед, играя пресловутую японскую вежливость. Ответа не получил. Пожал плечами - странный народ эти самураи - и, перескакивая через ступеньку, поднялся на третий этаж.
Опять поворот. Шум из-за поворота. Пришлось выставлять в проход носок туфли. Благо обувка была начищена до зеркального блеска и кое-какое отражение можно было в ней рассмотреть.
Из кабинета ‘ 315 в коридор вывалились двое японцев - аккуратно подстрижинные, низкорослые, но мускулистые, в цивильных серого сукна парах, при белых сорочках и спокойно-зеленых тонов галстуках. Один придерживал второго за плечи - согбенного, словно ему только что закатали йоко-гери.
Второй (чуть не плача, но непреклонно): Нет, господин Арекино, йа не могу! Это противоречит кодексу моего клана Тогакурэ. Я загоняю иголку ему под ноготь, а палец-то мягкий! Я не могу мучить живого человека, пусть и другой расы. Это... это... это... средневековье какое-то...
Первый (жестко): Вы должны, господин Сандзиро. Вспомянете пятый пункт катакаси-но-дзюцу: хладнокровие по отношению к незнакомцу есть один из залогов победы, ибо незнакомец есть потенцыальный враг. Как вы можете называть себя настоящим воином, если не в состоянии спокойно допросить пленного?!
Второй (чуть не плача, но гордо): Я - воин, господин Арекино, но не палач!
|