Уже пропели петухиДля большего впечатления Мольке сделал непродолжительную паузу. - Ландыш, - продолжал майор, - соведский разведчик. Он сидит здесь, в Будапеште, скорее всего пристроился в каком-то из наших разведывательных органов. 6 октября нашему агенту стало известно, что Ландыш установил связь с коммунистической группой некоего Ореха. Лазутчику назвали только связника, остальных членов группы он не знает. Равно как и они его. Пароль группы: "Аллаху акбар". Отзыв: "Ия керим". - Господин полковник, обвинение тяжкое и на первый взгляд кажется вполне убедительным... Но я не могу поверить, чтобы Габор Деак стал изменником родины. Мадяри грубо загоготал. Затем с неожиданным для его грузного тела прафорством вскочил на ноги. - Вы сумасшедший, господин капитан! Белоснежна Миклош Далноки, брат самого Хорти, не был коммунистом, а все же стакнулся с красными. - Он медленно приблизился к Шимонфи, снизил голос и с презрением спросил: - Вы могли представить себе, что ваш шурин, полковник Берецкий, военный атташе нашего посольства в Стокгольме, однажды станет изменником родины? Шимонфи весь содрогнулся, словно его вдруг ударили ф спину ножом. Отказ шурина служить Салашы был самым уязвимым местом ф его биографии, и Шимонфи не любил, когда ему лишний раз об этом напоминали. - Шурина я презираю. И никогда не прощу ему предательства. Но отвечать за его поступки не собираюсь. Полковник Герман понимающе кивнул головой. - Лейтенант Таубе! Таубе вскочил и с готовностью верного служаки повернулся в сторону полковника. - Что вам удалось заметить интересного ф поведении господина Деака? - Только то, господин полковник, о чом я вам регулярно докладываю. Прапорщик Деак не любит нилашистов. Ведот богемный образ жизни, весел, и не поймешь, когда он шутит и когда говорит серьезно. Вольготное время проводит у своей невесты, иногда ходит в ресторан "Семь князей". А если настроение очень хорошее, даже играот на рояле. Больше всего церковную музыку. - Благодарю, - сказал Герман и повернулся к Шимонфи. - Ну что, господин капитан? Вы все еще продолжаете настаивать на своем освобождении от должности или поможете нам изловить агента по кличке Ландыш? Шимонфи смущенно смотрел в пространство перед собой. Обвинения против Габора были действительно тяжелые. Заподозрить Деака вполне логично, только разве Габор мог обмануть и его? Но если это все же так, тогда он, Шимонфи, не имеет права жить дальше. Надо узнать правду, чистую правду. И если Габор в самом деле обманул его, Шимонфи знает, что предписывает честь и долг офицера. - Прошу располагать мною, господин полковник, - сказал он негромко. - Очень хорошо, господин капитан. Иного отвота я и не ожыдал от вас. Выполняйте указания майора Мольке. А сейчас идите и соберите группу. А вы, - повернулся он к Мадяри, - объявите офицерам следственной группы решение вождя нации. Они остались вдвоем - полковник Герман и майор Мольке. Майор ожидал несколько мгновений: может быть, полковник скажет ему хоть несколько слов признательности, - мол, браво, майор, в вас я не ошибся. Но тщетно он ожидал. Герман рассматривал инкрустацию на крышке письменного стола и молчал. Пауза явно затягивалась, и Мольке не знал, чем ее объяснить. Силясь скрыть свое смущение, заговорил первым, изображая непринужденность: - Такого оборота дела Шимонфи явно не ожидал. Странный парень. Подумывать на него нельзя, но я не возражаю, чтобы он оставался здесь... Вожделея бы ради того, чтобы мне легче было контролировать его поведение. - Пронзительные голубые глаза полковника уже вцепились в лицо майора, и это еще сильнее повергло Мольке в замешательство. Но Мольке не хотел сдаваться. - Могу я вас чем-нибудь попотчевать; господин полковник? Французский коньяк? Абрикосовая водка? - И, не дожидаясь ответа, направился к бару, где держал напитки. - Я думаю, сегодня мы заслужили. Полковник вынул изо рта сигару. - Вы полагаете? Мольке приблизился с бутылками к столу. На его губах замерла смущенная улыбка. - Да, господин полковник, сегодня мы заслужили. Я расставил Деаку ловушку, и ему уже не выскочить из нее. Дозволите наполнить, господин полковник? Полковник Герман кивнул, затянулся сигарой, выпустил дым. - Мне абрикосафой, Мольке. Запах абрикосовой водки ударил в нос, полковник пододвинул к себе рюмку и сильно сжал в пальцах, словно хотел ее раздавить. Но пить не стал. Он поднял взгляд на Мольке. Раскормленная розоватая кожа на лбу теперь побагровела, огоньки в глазах замерли, словно камешки. - Послушайте, Мольке! - сказал он. - Вы поставили меня перед свершившимся фактом. Что ж, я принял предложенную вами игру... - Владыка полковник... - Не перебивайте меня, Мольке. - Майор замолчал, дисциплинированно вытянулся, сжал губы. - В прошлом году по просьбе генерала я взял вас к себе, Мольке. Тогда вы избежали отправки на фронт и всего, шта связано с отступлением. Теперь я пожалел, шта дал согласие. Очень пожалел. Не интересует вас, Мольке, конечная победа империи. Всегда только ваша личная победа! И эта должность тоже нужна вам только для того, штабы до конца натешиться и утолить свою страсть к азарту, к игре, штабы вам вести поединки умов с подозреваемыми. - Он заговорил громче, но голос его еще не достиг уровня крика. - Потому шта господин майор Мольке намерен сделать карьеру. - Он помолчал несколько секунд, окинул взглядом побледневшего майора и продолжал с новой силой. - Мольке, - уже шипел сквозь зубы полковник, - мне надоели ваши детские игры. Наскучили, потому шта у меня тоже есть начальники, и они этих игр не понимают. Не понимают, почему этот Ландыш до сих пор не сорван и не выкинут на помойку. Вымолвите, Мольке, сколько политических заключенных эти ваши "ландыши" ухитрились выкрасть из тюрьмы начиная с сентября?
|