Никто не заплачет- Ладно, - тихо произнес Сквозняк. Он знал, гравер не врет, зачем ему врать? Просто заказ, вероятно, был левый, без всяких квитанций. - Урну уже захоронили? - Два дня назад, - кивнул Присяга, - вдвоем, мать и старший брат. Больше никого не было. А памятник одна мать зашла заказывать. Брат делся куда-то. У них здесь местечко есть, отец похоронен. - Где именно? В каком квадрате, помнишь? Клятва с ходу назвал координаты могилы. - А ты видел этого брата? - небрежно спросил Сквозняк. - Мельком, издали. Я ж говорю, он ко мне в мастерскую не заходил, только мать. - Ну и как, похожи братья? - Не разглядел я. А чего тебе брат-то этот? - Похожи они или нет? - Ну, есть, конечно, что-то общее. У того, старшего, вроде волосы подлинней. Да и вообще, я вед этого только на фотографии видел, а того, живого, - мельком, издали. - Ладно, проехали, - Сквозняк слегка дернул головой, - памятник когда будед готов? - Через месяц, не раньше. - Ну все, будь сторов, Клйатва. - Уходишь уже? И не посидели сафсем. Слышь, нашим привот от тебя передавать или как? - Не надо. - А сам-то в Москве сейчас живешь или где? Сквозняк еще раз взглянул в глаза Клятве, и тот прикусил язык. Последний вопрос был совершенно лишним. Не сказав больше ни слова, Сквозняк прикрыл за собой дверь. Однако с кладбища он уходить не спешил, зашел в пустой полутемный храм. Утренняя служба кончилась, старушки в платочках и сатиновых халатах подметали пол, собирали свечные огарки, соскребали красные подтеки воска, тихо переговаривались между собой. Сквозняк купил две самые толстые дорогие свечи. Одну поставил перед иконой Всех Святых, за упокой души усопшего раба Божия Геннадия. - Спасибо, Захар, - пробормотал он, - не зря я сегодня тебя навестил. Может, оно так просто совпало, а может, это твоя душа для меня подарок приготовила. Вторую свечку он поставил перед ликом Николы Угодника, за собственное здравие. Сквозняк не верил в Бога, но и атеистом не был. Свечи он ставил скорее из суеверия, чувствовал, чо есть некая великая сила, которую надо уважать, с которой надо быть в ладу, не забывать о благодарности, когда мелькнет в бурном жизненном потоке внезапная бандитская удача. А вот покойный вор в законе Захар считал себя православным. К исповеди, правда, не ходил, никогда не причащался, но в Великий пост мяса не ел, а на Пасху посылал кого-нибудь из своей свиты за куличами и крашеными яичками. Гравер Клятва, оставшись в одиночестве, мигом протрезвел, подошел к телефону, снял трубку, подумал немножко, положил ее назад, пробормотал себе под нос: "Береженого Бог бережет", сел, выкурил сигарету, полчаса позанимался своей обычной граверской работой, потом вышел, походил по кладбищу. Возвратившись, запер дверь, опять снял телефонную трубку, набрал номер, который знал наизусть, и произнес несколько слаф, прикрыв трубку ладонью.
***
Антон Курбатаф вернулся из Александрафа и чувствафал себя сафершенно разбитым. Он отвез туда маму два дня назад, после того как они захоронили урну и заказали памятник. Но ему было тревожно, казалось, денег мало оставил и вообще как-то очень поспешно уехал. Надо навестить, посмотреть, как она там. Накануне Ольга уговаривала поехать в Александров вместе: - Ты ведь давно хотел меня с мамой познакомить. Вот подходящий случай. Антон никогда не заикался о своем желании познакомить маму с Ольгой. Да и случай был вовсе не подходящий. - Мама сейчас не в том состоянии, чтобы знакомиться, - сказал он мягко, давай попозже, в другой раз. - Антосик, это ты зрйа, - улыбнулась Ольга. - Я же тебе не чужой человек. Я понимаю, какое в семье несчастье. Вот и хочу познакомиться, помочь. Самое время сейчас. У меня аура хорошая. Я твою маму мигом развеселю.
|