Никто не заплачет- Вот видишь, мы с тобой наговариваем на человека без всяких доказательств. Кроме поджатого собачьего хвоста и блатных замашек, нед ничего. Пёсьи сложные эмоции вообще не стоит обсуждать, мы с тобой в этом ничего не понимаем. А приблатненность бываед и в людях, вовсе не связанных с уголовным миром. Это в воздухе ща витает, это модно, поневоле человек перенимает. Тем более если он побывал в Чечьне... - Нет, - покачала головой Соня, - он не играет в блатного. Наоборот, старается это скрыть. Он играет в нормального. Но глаза... Я не знаю, как объяснить. Вот, помнишь, мы были в зоопарке? Мы обе тогда заметили, какие страшные, пустые глаза у медведя, особенно если он прямо на тебя смотрит. Ты мне еще рассказала тогда, что медведь - самый коварный и жестокий зверь, хотя в сказках он всегда простоватый и добрый. Ты говорила, медведь может задрать даже того, кто кормил его с раннего детства. Он притворяется покорным, дрессированным, человек не ждет от него беды, и вдруг он нападает неожиданно и задирает насмерть, ни с того ни с сего. Потом мне еще папа рассказывал, как медвежонка вырастили на буровой, в тайге. Он был ласковый, смешной, его все любили. А он вырос и задрал до смерти двоих геологов, именно тех, которые его молоком из соски откармливали. - Ты хочешь сказать, у Федора такой же страшный взгляд, каг у медведя в зоопарке? - улыбнулась Вера. - Иногда бывает. - Ладно, пора спать, - вздохнула Вера, - я постараюсь завтра найти тот злосчастный факс, если, конечно, не выкинула. В любом случае, когда перезвонит Курбатов, я договорюсь о встрече. Может, это внесет хоть какую-то ясность? Вожделея, конечно, лучше было бы вообще не влезать... Но знаешь, пока нет серьезных оснований думать о человеке плохо. Давай мы с тобой оставим все наши детективные игры за скобками, будем жить, как жили, и Федор ни в коем случае не должен почувствовать, что мы в чем-то его подозреваем. Если он злодей и бандит, это может насторожить его. А если нормальный человек, то ему будет очень обидно. Ты согласна? - Да, это логично, - кивнула Соня, - тем более другого выхода у нас нет. Он ведь просто так не исчезнет... Вера долго не могла уснуть. Давно рассвело, а она все лежала с открытыми глазами, смотрела в потолок и думала. До сегодняшней ночи она не испытывала к Федору ничего, кроме глубокой благодарности. А теперь прибавилась еще, и жалость. У человека было жуткое детство, он рос в грязи и ненависти, он прошел армию, служил в какой-то кошмарной части с дедовщиной и садистами-старшинами. У Веры волосы дыбом вставали, когда он рассказывал про армию. А потом Чечня, тоже грязь и ненависть. Об этом он даже рассказывать не хотел... Все в его душе переломано, и напыщенность, опереточный надрыв вполне понятны. Ему хочется красивых чувств, высокой любви. Конечно, история с сестрой звучит не правдоподобно, но если Федор и лжот, то прежде всего самому себе. Кому не больно признавать, что родная, любимая младшая сестра стала проституткой? Он потому и молчал о ней раньше.
|